Мой собеседник, доцент Иркутского государственного медицинского университета, кандидат медицинских наук Юрий Зобнин, выразился в том смысле, что «токсикология как наука и как область медицины всегда очень политизирована».

— Тому в истории уже наших дней, — напомнил он, — мы «тьму примеров видим». Вспомните смерть премьер-министра Грузии Михаила Жвания, отравленного прошлой зимой окисью углерода. По официальной версии, убийцей был неисправный отопительный прибор. Или отравление президента Украины Виктора Ющенко. Я не очень верю, что причиной явились диоксины, хотя по клинической картине похоже на это. Но, главное, атака яда случилась в нужное время, в нужном месте и с нужным эффектом.

— Нечто подобное сейчас происходит с запретом на грузинские и молдавские вина? Та же ситуация, только как бы вывернутая наизнанку? Лично мне в запрете их продажи у нас в России чуется скорее послевкусие межгосударственных разборок, а не опасность, грозящая нашему здоровью.

— Тут есть, конечно, привкус политики. Вызывает сомнение столь большое количество пестицидов, вдруг обнаруженное в винах. Что же раньше не били тревогу, если качество продукции грузинских и молдавских виноделов было таким низким? На моей практике врача-токсиколога не было ни единого случая отравления именно ими.

— Ну а другими?

— Три года назад прокатилась по Иркутску и области волна отравлений дешёвым портвейном «Три семёрки», более известным нам, врачам, да и многим, им не брезгующим, под названием «Три топора». Это было вино, произведённое в Кабардино-Балкарии. В нём обнаружили этиленгликоль — яд, в определённой концентрации вызывающий почечную недостаточность. В Иркутском токсикологическом центре, куда госпитализировались жертвы «Трёх топоров», смертельных случаев не было, а вот в Волгограде они были.

— У вас, как у врача-токсиколога, не возникло тогда ощущение диверсии?

— Диверсии — нет. Я думаю, причина была самой прозаической и примитивной. «Подсыпать» этиленгликоль невозможно, но если не выдерживаются нормы грамотной технологии, концентрация яда становится избыточной и чреватой трагедиями. Сейчас возглавляющий службу Роспотребнадзора в Иркутской области Пётр Кауров подписал постановление о строгом контроле за качеством всей производимой в области и поступающей в продажу алкогольной продукции. Вот такая мера крайне своевременна! В этом документе, на мой взгляд, есть очень красноречивые цифры. Не буду сейчас утомлять вас арифметическими выкладками, лишь скажу о том, что факты свидетельствуют: у нас в области пьют в разы больше, чем в целом по России. Но, согласитесь, это уже проблема более социальная и экономическая, нежели медицинская.

— Значит, не выдерживающее критики качество напитков — вторично? На первом плане всё-таки не знающая удержу тяга к спиртному?

— Я бы не спешил с определением того, что первично, а что вторично. Один известный французский токсиколог в своей книге, широко известной медикам, написал так: «Суррогаты алкоголя — это то, что без меры пьют в Польше и в России». Весьма не лестная для нас характеристика. Но она, к сожалению, объективна. Помножим убойную силу «Трёх топоров» (я имею в виду разливанное море низкопробной алкогольной продукции, производимой не где-нибудь, а в России) на патологическую тягу к ним, дешёвым и доступным, и получим то, что имеем сегодня: реальную угрозу будущему нашего общества. Смертельные случаи отравления алкоголем — это «пики» на кардиограмме огромного «сердца» государства, и они свидетельствуют о растущем неблагополучии. Ведь что такое отравление алкоголем (даже качественным), как неоправданная бравада «пития почти без «закуси»? Механизм убийства раскручивается сам собой: окисление алкоголя в организме требует больших затрат глюкозы. Когда её начинает недоставать, уровень сахара в крови резко падает, и гипогликемия влечёт за собой смерть. Если не всего человеческого организма, то его мозга. И ещё неизвестно, что страшнее: совсем уйти из жизни или превратиться в «кабачок» — существо, прозябающее, как растение. Необходимо систематически разъяснять опасность неумеренного пьянства, говорить о его трагических последствиях. Вот только неясно, кто должен этим заниматься. Врачам хватает той нагрузки, которую несут они, спасая отравленных.

— Как-то незаметно мы ушли от «высоких материй» — рассуждений о человеческом коварстве и ядах как оружии изуверов, хитрецов и политиков. Спустились к скучной сермяге: к доступности и дешевизне токсинов, давно утративших ореол тайны и ставших реалиями наших дней…

— Но человеческие трагедии, сопровождающие эти реалии, разве лишились своей остроты? Попробуйте определить градус наносимой боли — что нелепее и горше: мгновенное убийство чужой рукой или постоянно, до последнего дыхания длящееся самоубийство?

— Всё-таки какая несправедливость: только у нас на Руси «веселие пити» есть самое бесшабашное, самое неуёмное и самое тяжёлое в своём «послесловии». Юрий Васильевич, вы член правления ассоциации «Друзья Франции». Знаете её повседневный быт не по рекламной показухе, а как бы изнутри. Как вы думаете, что спасает французов от самоуничтожения — ведь пьют на Сене или на Луаре не меньше, чем на Волге или на Ангаре…

— Но важно ведь не только сколько, но ещё и как и что пьют. К примеру, во Франции, по медицинской статистике, инфарктов гораздо меньше, чем в России. В частности, благодаря тому, что хорошее, подчёркиваю, действительно хорошее сухое красное вино — один из символов не только кулинарной, но и общей её культуры. Знаете, что я заметил? Красное вино выставляется на столики, будь то престижное кафе или деревенская харчевня, рано, фактически к завтраку. Но к нему почти никто не притрагивается. Не потому, что существует какой-то запрет. Просто пить что-либо, кроме чистой воды или сока, в первую половину дня НЕ ПРИНЯТО. Зато вечерняя трапеза со спиртным в любой компании — на банкете ли столичной профессуры, на студенческой ли пирушке — превращается в настоящий ритуал. Свидетельствую как очевидец: на столах батарея бутылок. В том числе немалой крепости; событие длится не один и не два часа. Когда, наконец, начинают расходиться, бутылки с крепким спиртным стоят почти нетронутые. Зато красного вина практически не остаётся.

— Что ж, наверное, наш российский менталитет таков: бесшабашность, душа нараспашку, «завтра будь что будет».

— Я бы предпочёл говорить не о менталитете, а об отсутствии культуры в быту, в семейных отношениях, вообще в обществе. Ну а здравый смысл — один из её признаков. У нас многое доходит до полного абсурда. Хотя бы и пропаганда пива. До недавнего времени она не знала вообще никаких границ. Спохватились поздно, когда якобы безобидным напитком начали спаивать совсем уж молодых людей, школьников-подростков. А знаете, что наблюдал я в студенческой столовой одного из университетов Франции? Из приспособления, смахивающего на рукомойник типа известного с детства «Мойдодыра», тоненькой струйкой бежало… пиво. Рядом, под рукой — крохотные пивные кружечки. Никакой очереди, никакого ажиотажа возле «источника». Кто хотел, подходил и пил сколько хотел. Но не банками, не бутылками — этими самыми кружечками. Понимаете? Другие ориентиры, другие ценности. Однажды, здорово устав и продрогнув (дело было глубокой осенью), я пригласил сына своего приятеля зайти в кафе — «пропустить по глоточку», чтобы согреться. Он ответил: «У меня завтра рабочий день, голова должна быть ясной». Между прочим, парень занимается всего-то цифровой фотографией — не сказать, что уж очень интеллектуальным делом. Важно другое: никакое он не исключение среди сверстников — рядовой молодой француз. И я поймал себя на мысли: если бы у нас в России ясные, трезвые головы были бы такой же нормой и ценились так же высоко, как во Франции, скольких бед удалось бы нам избежать…