В марте приют отметил своё десятилетие. Он небольшой — на 30 мест. Тем не менее за 10 лет более 300 детей прошло через «Солнышко».

— Такие учреждения, как наше, делают серьёзную работу, — говорит Татьяна Радченко. — Детки и сытые, и одетые, и в школу ходят. И ещё важный момент: они находятся рядом со взрослыми, с которыми общаются, учатся у них, получают трудовые навыки. А самое главное, у детей, вопреки всему их предыдущему опыту (пьяные родители, равнодушные родственники), формируется здоровое отношение к взрослым: взрослый человек — не враг.

— Татьяна Николаевна, расскажите о своих подопечных. Что это за дети, о чём они думают, чем живут?

— Они довольно трудно приспосабливаются к условиям приюта. Ведь ещё совсем недавно дети были предоставлены сами себе. Свои проблемы решали сами: где и как достать еду, где переночевать… А здесь режим дня, определённые условия жизни в коллективе, которые нужно соблюдать.

Дети поступают зажатые, замкнутые, живущие в своём мире. Наша задача — растормозить их, адаптировать, приспособить к жизни в обществе. Как они решали свои проблемы? Конечно, по большей части «зарабатывали» себе на жизнь антисоциальными способами: где-то крали, попрошайничали, обманывали. Вся предыдущая жизнь наших воспитанников — отрицание законов социального общежития. Основная психологическая проблема, которую решают наши психологи, — снять тревожность ребёнка, которая происходит от того, что он лишён родительских любви и ласки.

Были и такие случаи. Вновь поступившие дети не хотели питаться в столовой. Собирали картофельные очистки, жарили их и ели. Был ребёнок, который в столовой не ел ничего, кроме хлеба. Брал после обеда хлеб с собой в спальню, прятал его, чтобы потом съесть. Таков был страх голода и страх перед тем, что у него этот кусок хлеба заберут.

В приюте примерно за два месяца дети проходят социальную адаптацию. Идут в школу, которая находится рядом, учатся простейшим навыкам самообслуживания. Наши воспитатели начинают с самого начала. Учат мыть руки с мылом перед едой и после туалета, чистить зубы, заправлять постель, спать на простынях. Кстати, вот те двое — 10-летний мальчик и 12-летняя девочка, поступившие со свалки, поначалу даже не разговаривали со взрослыми. Выслушают, головой помашут — «да», «нет» — вот и вся беседа. Это крайняя степень враждебности к миру взрослых. Но всё-таки специалисты смогли преодолеть этот синдром Маугли. Сегодня наши маугли ходят в школу, принимают участие во всех приютских мероприятиях, вполне адекватно общаются со взрослыми.

— Представим, что не было бы системы приютов…

— Ничего хорошего. Эти дети стараются жить стаями, обитают в подвалах, колодцах, на чердаках. Зарабатывают кто как может. Большинство из них в конце концов пошло бы в колонию. У них своя точка зрения, как нужно относиться к обществу. Когда им начинаешь говорить, что вот это нельзя делать, они в ответ: «Я это хочу делать, и я это буду делать». Мы работаем с таким ребёнком, проводим занятия, объясняем, что если ты так поступаешь с людьми, то будь готов к тому, что и люди будут поступать с тобой так же. Договариваемся с инспекцией по делам несовершеннолетних, возим наших воспитанников в ЦВИНП (Центр изоляции для несовершеннолетних преступников), показываем, как там дети живут, наши ребята беседуют с ними.

— Как попадают в приют?

— По направлению КДН (комиссии по делам несовершеннолетних). Она занимается выявлением и определением детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Возраст — от 3 лет до 18. И хотя по уставу ребёнок может у нас содержаться не более полугода, фактически дети находятся у нас по нескольку лет (детдома переполнены) — до самого выпуска из школы. После девятого класса мы их устраиваем в ПТУ. Конечно, не 100% наших выпускников, но всё же большинство учатся в профтехучилищах.

С выпускниками ведём переписку, они к нам в гости приезжают, в выходные и в праздники, хотя учатся не только в Слюдянке, но и в Байкальске и даже в Усолье. Приезжают, помогают делать ремонт… Был и такой случай: один наш выпускник после армии поехал не к своей родной тётке, а сразу к нам. Ведь всё равно они благодарны, что попали к нам. Потому что в приюте у нас человеческие условия и человеческое отношение, которого они были лишены на улице.

Ещё мы переписываемся с администрациями ПТУ, по телефону созваниваемся, все нам говорят: «Какие у вас хорошие выпускники». В данный момент я считаю, что те наши выпускники, которые начинают самостоятельную жизнь, выросли достойными людьми.

— Как, по-вашему, можно решить проблему беспризорности? И вообще, не преувеличена ли она?

— Нет, не преувеличена. Беспризорников становится всё больше, а их родители всё моложе. В 1996-м, когда мы только открылись, возраст родителей наших постояльцев был 35-40 лет. Теперь их возраст — от 22 до 30 лет. Это совсем молодые матери, которые спились и совсем не хотят следить за своими чадами.

Может, в больших городах беспризорники не особенно заметны, а в таком, как Слюдянка… Получается так: городок небольшой, работать, можно сказать, негде, что делать маме? Если она даже и выросла в нормальной семье, но не получила образования; замуж вышла, а работу найти не смогла, чем себя занять? Начинаются пьянки-гулянки. Ну, вызвали мамашу на КДН, штраф ей выписали, а толку от этого? Что, она перестала пить и начала заботиться о ребёнке? Мало кто одумывается. Хотя на моей памяти был один такой пример. Мать и отца лишили родительских прав. Они бросили пить, закодировались, нашли работу и восстановились в правах. Сейчас живут полноценной семьёй.

Я думаю, что работа должна проводиться в высших органах власти. Может, нужно создавать центры помощи таким родителям, специалисты которых будут вести работу с проблемными семьями.

— По моему мнению, такого рода центры всего лишь лечат последствия, а не причины болезни.

— Конечно, самое главное — сделать так, чтобы наши люди имели возможность достойно жить: работа, зарплата, жильё, — тогда и пить будет незачем.

Фото автора