Николай Волков не испытывал никакой эйфории от того, что в стране началась новая эпоха – без давления прежней идеологии. Газета вырвалась на самостоятельные хлеба: не нужно было озираться на обком КПСС, кормить читателя скучными пропагандистскими лозунгами. Жить, по мнению большинства, стало интереснее: упал «железный занавес», полки магазинов наполнились товарами. Но наш коллега словно смотрел куда-то за горизонт и говорил: «Вы ещё наплачетесь от своих буржуинов». На его глазах распалась партийная организация «Восточки», но свой партбилет Николай Тихонович на стол не положил, остался верным коммунистом.

Вспоминаю летучки тех переломных лет, и мне становится страшно, как мы пережили эти яростные баталии в коллективе. Затушевать их было нельзя, потому что газета по сути своей должна находиться на гребне волны и отражать народный интерес. Обсуждение того или иного материала мгновенно высекало искру острейшей полемики. И каждый раз Волков пытался отстоять свою правду. Он писал на темы промышленности и строительства, хорошо зная, как достаётся рабочий хлеб. Был убеждён, что рабочий и колхозник – это главные люди страны и должны в первую очередь пользоваться всеми благами Отечества.

Добротную закалку Николай Тихонович получил в юности, когда по комсомольской путёвке в середине 1950-х приехал из Воронежской области строить первенец цветной металлургии ИркАЗ. Параллельно стал сотрудничать с шелеховской газетой «Рассвет коммунизма». У него это хорошо получалось. Потом в его жизни были Усть-Илимск и газета «Усть-Илимская правда», где его помнят до сих пор. В Иркутск Николай Тихонович вернулся в конце 1970-х с орденом Трудового Красного Знамени за освещение грандиозных строек. И «Восточно-Сибирская правда» заимела в своих рядах опытного журналиста, знающего вопросы промышленности и строительства изнутри.

Однажды на летучке кто-то с заметной долей иронии обратился к коллегам: «Господа!» Коля Волков отреагировал: «Вот, дожили! А ведь есть хорошее слово «товарищ», не губите его». В коллективе появилось опасное разделение: «вы» и «мы». Наш тогдашний редактор Геннадий Михайлович Бутаков, человек миролюбивый, как мог, сглаживал острые углы между «демократами» и «коммунистами». Сегодня многие страсти уже не кажутся существенными, но тогда… Сцепились мы как-то с Волковым очень сильно. Он в пух и прах раскритиковал мой материал об одном предпринимателе, который успешно осваивал своё дело и рассуждал о рыночной психологии. Мой коллега посчитал его торгашом и рвачом, а меня обвинил в слепоте, глухоте и мещанских наклонностях. Надо сказать, что Волков в такие моменты никогда не кричал, он просто спокойным и даже приветливым голосом вбивал каждое слово по назначению. Помню, я тогда на него обиделась и рассказала, чтобы слышали все, такой случай.

В самый разгар перестройки, когда в магазинах было пусто, я шла в свой день рождения по улице Карла Маркса и думала, где достать 300 грамм колбасы для салата «Оливье». Пересилив себя, зашла с чёрного хода в ресторан «Байкал» и, показав свои красные корочки корреспондента заведующей производством, попросила взвесить мне «дефицит». Она развернулась и ушла, ничего мне не сказав. Вынесет или нет? А тут из подвала поднимается грузчик и делает мне скабрезное предложение, которое я здесь не приведу. Кусок этой несчастной колбасы мне всё-таки продали, но как же гадко было на душе! Так что обвинение в мещанстве я не приняла и реформам, в том числе наполнившим полки магазинов товарами, была рада.

Потом было время, когда мы только здоровались с Волковым в коридоре редакции, причём довольно сухо. Но тут получилось так, что я легла на серьёзную операцию, после которой какое-то время не могла войти в строй, писала с трудом. Начальство даже начало коситься. И вот однажды открывается дверь – и в кабинет входит Николай Тихонович. С бесстрастным лицом ставит в стакан розу, видно, что недавно сорванную (дело было в феврале). От неожиданности я выпалила ему вслед какую-то несуразицу, мол, за что это мне такое? А Волков обернулся и сказал: «Ты ещё напишешь своё».

Как я сейчас понимаю, он хотел поддержать товарища по профессии. Зная меня – именно так и никак иначе. Потом Николай Тихонович заболел сам. Болезнь оказалась смертельной. Но он почти до последнего дня приходил на свою любимую работу, которой очень дорожил.