Окончание. Начало в предыдущем номере «ВСП»

Сижу на нарах, как король на именинах

Потерпевший запомнил номер тачки разбойников и сразу позвонил в милицию. Леонид Фурсов, возглавлявший в то время отдел ВС РУБОП, рассказал, что объявленный план-перехват результата поначалу не дал. Но примерно через неделю инспекторы ГАИ задержали иномарку, остававшуюся в розыске. В машине находились Илья Хамаганов и Максим Сухоченко. Всё дальнейшее было, как говорится, делом техники. Рубоповцы оперативно отработали связи задержанных. И повязали на квартире одного из бандитов с помощью СОБРа сразу 12 человек – тут были и члены бригады Гнома и Тазика, и их приспешники. Дружная компания отправилась в СИЗО-1 Иркутска.

Но не в полном составе: Владимир Сенетов присоединился к подельникам чуть позже. Неоднократно судимый 33-летний уркаган умудрился освободиться от наручников и сбежать по кабелю из кабинета РУБОП, расположенного на четвёртом этаже. В федеральный розыск его не объявляли, поскольку даже не успели официально оформить задержание. Но отсрочка от тюрьмы оказалась недолгой. Через несколько дней один из собровцев увидел беглеца на автобусной остановке. Узнал сразу, хотя бандит перекрасил волосы. На этот раз улизнуть не удалось – боец отряда быстрого реагирования все попытки жёстко пресёк. После этого случая Сенетов сразу стал сотрудничать со следствием, давать показания. Самым же разговорчивым оказался Рукавишников. По словам следователя по особо важным делам Владимира Букина, он рассказывал всё как было, не заботясь о последствиях. Но откровения человека, признанного невменяемым, большого значения, конечно, не имели. Хотя в приговоре показания пациента психиатрической лечебницы всё же приведены. Они в точности согласовались со свидетельствами потерпевших и помогли в совокупности с другими доказательствами составить картину преступлений.​

Ясное дело, от Гурулёва и Тазикова следователь показаний не дождался – оба, не признавая вину в инкриминируемых преступлениях, сослались на Конституцию, позволяющую не свидетельствовать против себя. Владимир Букин вспоминает, что по завершении следственных действий чуть ли не год ходил в СИЗО изо дня в день, пока главные обвиняемые знакомились с материалами дела. Пацанам нравилось доставать важняка. «Они переписывали всё подряд из обвинительного заключения. То заявляли, что ручка не пишет и нужна новая. То листы в тетрадке закончились. Приходилось покупать им и ручки, и тетрадки. Могли выставить условие: принести зажигалку, а то, мол, не подпишут, что ознакомились с материалами. При этом были вежливы, общались со мной на «Вы», – рассказывает Владимир Букин.

С точки зрения здравого смысла тянуть время, чтобы подольше оставаться на нарах следственной тюрьмы, казалось нелогичным. В те годы условия содержания в переполненном изоляторе были совершенно бесчеловечными. Заключённые спали в три смены – мест не хватало, хотя шконки были навешаны в три яруса. Подследственным приходилось хлебать пустую баланду из гнилой капусты – из-за недостатка финансирования о нормах питания даже речь не шла. Туберкулёзом и чесоткой болели чуть ли не поголовно – больных отсадить было некуда, а лекарства в учреждение не поставлялись. Вентиляция в камерах, где рядом с обеденным столом находилась параша и кто-нибудь обязательно маялся животом, отсутствовала. Мыло было дефицитом, а пропускная способность бани не позволяла соблюдать хоть какие-то санитарные условия. Говорю об этом не понаслышке: в то время я как раз устроилась в СИЗО-1 надзирателем, чтобы написать репортаж об условиях содержания заключённых. Выдержала лишь одну смену, после которой меня из тюрьмы практически вынесли на руках.

Но Гному и Тазику всё было нипочём. Здравый смысл – это вообще не про них: пацаны считали себя «бродягами» – тюремными романтиками, которым не полагалось идти на контакт с оперативниками, следователями, судьями, сотрудниками пенитенциарных учреждений и прочими, как они выражались, «мусорами». Своими выписками из материалов дела друзья в суде так и не воспользовались. Уж на что опытным служителем Фемиды был председательствующий по этому делу Леонид Волчатов (в Иркутском областном суде ему довелось работать с 1985 года по 2010-й – как раз в то время, когда косяком шли дела о бандах), но никакого другого способа урезонивать обнаглевших вожаков шайки, кроме как удалять их из зала заседаний, он не нашёл. Судебная коллегия, в которую наряду с профессиональным судьёй входили также двое народных заседателей, так и делала. В итоге Гурулёв и Тазиков не были допрошены ни по одному эпизоду, в которых обвинялись. Как записано в приговоре, «в связи с удалением из зала суда за грубые нарушения».

Приговор бандиты выслушали лишь через четыре года после задержания. Разбирательство дела тормозилось по разным причинам. То из-за болезни Ильи Хамаганова, которая оказалась настолько затяжной, что по ходатайству прокурора материалы в отношении него были выделены в отдельное производство. То вдруг через год после начала судебного следствия обнаружилось, что из некоторых томов вырезаны листы. Составили акт, приобщили к материалам ксерокопии – благо, что ими запаслись, когда выделяли дело Хамаганова. Но пришлось провести судебно-почерковедческую и технико-криминалистическую экспертизы. Подсудимые потребовали доказательств подлинности сделанных ими записей: «С моих слов записано верно, мною прочитано». Всё, конечно, подтвердилось, но время шло.

По приговору, оглашённому 14 февраля 2001 года, за колючую проволоку отправились десять фигурантов уголовного дела. Самый большой срок – 15 лет колонии особого режима с конфискацией имущества – получил Виктор Тазиков, нарушивший сразу 10 статей Уголовного кодекса. Его признали виновным в бандитизме, покушении на убийство, изнасиловании, насильственных действиях сексуального характера, разбойных нападениях, сбыте добытого преступным путём имущества, перевозке наркотиков, умышленном причинении вреда здоровью потерпевшего. Такое же наказание назначено Владимиру Сенетову, признанному особо опасным рецидивистом. Гном и трое уголовников, составлявших его «свиту» ещё в 19-й колонии, были осуждены на 12 лет строгого режима с конфискацией имущества. Суд учёл повышенную степень общественной опасности преступлений, совершённых ими в составе организованной группы с использованием оружия, физического и психического принуждения. Прибившиеся к банде бомжи Бирюков и Колупаев получили всего на год меньше. Наводчики Индира Балухина и супруги Гавриловы рассчитывали на смягчение своей участи, как родители малолетних детей, но это обстоятельство не помешало суду приговорить их к срокам от 8 до 10 лет лишения свободы.

Шекспир отдыхает

Поскольку Ильи Хамаганова на скамье подсудимых рядом с остальными членами криминальной бригады не оказалось, несколько преступлений, связанных с его именем, остались как бы в стороне. Но без них рассказ о банде Гнома и Тазика будет неполным. В декабре 1996 года, сразу после освобождения, Хамаганов и Сухоченко обзавелись иномаркой (той самой «Тойотой Вистой», на которой их через пару месяцев задержала милиция). Дело было нехитрое: подельники узнали, что некто Г., отбывавший вместе с ними наказание в ИТК-19, поднялся до директора «шанхайки». Хозяин торговой площади имел в собственности, кроме того, общежитие на улице Байкальской, где безо всякой регистрации жили китайцы, возившие в Иркутск товар. Одним словом, Г. хорошо устроился после зоны. И это было не «по понятиям», потому что в колонии Г. числился «обиженным» и занимать хлебное место не имел никакого права. Хамаганов обещал сохранить позорную тайну богатого торговца, но потребовал за это машину и большую денежную сумму. Условие было выполнено частично: «Тойота» стоимостью 3500 долларов перешла во владение вымогателей, Максим Сухоченко изготовил на неё фиктивную доверенность. Но платить шантажистам ещё и деньги Г. наотрез отказался. Наверное, понимал, что, если пойдёт на уступку хоть раз, его будут доить вечно. Угрозу убийством он проигнорировал. Как оказалось, зря. Приверженцы воровских традиций ночью подкараулили «обиженного» возле его дома и, когда тот опять отказался им платить, пять раз выстрелили ему в голову из пистолета Макарова.

Это убийство потянуло за собой другое. Когда парни расправлялись с Г., в машине их дожидалась Джульетта Балухина. Она хоть и была, как обычно, под градусом, но, услышав выстрелы, сумела свести вместе два и два. Девчонка очень любила выпить, а в нетрезвом состоянии могла проболтаться. «У неё слишком длинный язык», – заявил Тазик. Пришлось Хамаганову принимать меры. Тем более что к тому времени место Джульетты в его постели уже заняла её сестра. èèè

11 января компания пьянствовала в Радищево у знакомого. В 2 часа ночи Хамаганов предложил Джульетте прогуляться. Во время этой прогулки под луной он и пристрелил её из обреза. Увёз тело в лес в Зелёном, облил бензином и сжёг. Помогал прятать следы преступления хозяин дома, у которого они гуляли: услышав выстрелы, он вышел посмотреть, что случилось, тут его убийца и припряг. На следствии Хамаганов раскололся и показал место захоронения подруги. Только тела Джульетты там не оказалось. Останки отыскались позднее, когда жена сообщника убийцы призналась, что перепрятала обгоревший труп. Она закопала то, что осталось от Джульетты, прямо в муравейник: надеялась, что насекомые помогут уничтожить следы преступления и это спасёт мужа, если его заподозрят. Полковник милиции Фурсов рассказывал, что бедную Джульетту долго никто не хоронил, её тело так и лежало в морге, сестра не хотела его забирать.

Так будет с каждым, кто покусится

Гном и Тазик гордились своей причастностью к воровскому сообществу. В собственных глазах они выглядели этакими реальными пацанами, приверженными блатной романтике. О глубине этой приверженности можно судить хотя бы по одному из эпизодов того же уголовного дела. Речь идёт о преступлении, не связанном с бандой. Тазик с приятелем и двумя девчонками пьянствовал ночью в доме по улице Баррикад областного центра. Квартира была чужая, хозяева отсутствовали, и попала в неё компания через окно. Когда в дверь постучали знакомые хозяев, Тазик предложил и им воспользоваться окошком, гостеприимно пригласил к накрытому столу. Стали знакомиться. Виктор Тазиков назвал своё погоняло (прозвище среди блатных) и отрекомендовался «бродягой». «А что это значит?» – не поняли гости. Ну Тазик им и разъяснил, как умел. Один успел выскочить в окно и вытащил тем же путём друга, когда тот уже истекал кровью. Третий собутыльник остался лежать на полу комнаты без признаков жизни. Преступление было квалифицировано как покушение на убийство двух лиц. Суд признал, что смерть не наступила по обстоятельствам, не зависящим от виновного: потерпевшие вовремя получили медицинскую помощь. В том, что Виктор Тазиков имел умысел именно на причинение смерти парням, не проявившим уважение к «достойным людям» в звании «бродяг», сомнений не возникло: он наносил им удары ножом в грудную клетку и живот.

Но если это жестокое преступление ещё можно как-то соотнести с воровским кодексом чести, которого старательно придерживался Виктор Тазиков, то изнасилование им несовершеннолетней, в том числе в извращённой форме, с блатной романтикой, по-моему, совсем не вяжется. Две девчонки познакомились с парнями на улице, когда возвращались домой после празднования дня рождения подруги. Новые знакомые привели их в квартиру Тазика, обещая продолжение банкета. Вместо этого одна была зверски изнасилована. Второй удалось рано утром сбежать и вызвать милицию. Оперативники явились в квартиру как раз в тот момент, когда пьяный Тазик, проснувшись, снова принялся глумиться над девушкой, на теле которой не было живого места от кровоподтёков и ссадин. Он пользовался несовершеннолетней так, словно она была опущенным сокамерником. Вспомнил, видимо, милые его сердцу тюремные обычаи. После этого контакта девушке пришлось лечиться от венерического заболевания.​

«Романтика» с расчленёнкой

Бывший начальник отдела ВС РУБОП Леонид Фурсов рассказывал, что у Гурулёва с юности были наполеоновские планы: получив в 22-летнем возрасте завидную «должность» положенца города Шелехова, он мечтал о дальнейшей карьере в криминальном мире.​ Но путь к вершине оказался тернистым. Как раз в то время, когда в областном суде рассматривалось уголовное дело по банде Гнома и Тазика, «авторитету» выпал шанс восстановить своё пошатнувшееся положение: ему доверили быть смотрящим в СИЗО-1. В следственной тюрьме Иркутска, имеющей лимит наполняемости 1200 человек, содержались тогда 5600 арестантов, и этот участок считался очень ответственным. Причём как для администрации учреждения, так и для руководства воровского движения: каждая из сторон пыталась удержать своё влияние на спецконтингент. В конце сентября 1999 года Гном получил указание сверху организовать в изоляторе массовую голодовку «в знак протеста против невыносимых условий содержания и произвола сотрудников».

Я работала в те годы в отделе писем трудящихся газеты «Восточно-Сибирская правда». Помню: каждое утро на моём столе появлялась солидная пачка писем – только не от трудящихся, а от заключённых СИЗО-1. Объявив голодовку, они заваливали жалобами орган обкома КПСС, пытаясь привлечь внимание к своим проблемам, а заодно достать «дубаков», как они называли сотрудников тюрьмы. «Не угодных администрации, а это те, кто требует соблюдения санитарных норм и человеческих прав, подвергают преследованию путём создания более тяжких условий содержания, запугивания и применения силовых воздействий со стороны работников СИЗО-1», – писали в газету протестующие. Организатор голодовки Эдуард Гурулёв направил в «Восточку» собственный манифест. «Примите меры по поводу избиения и физического издевательства надо мной. Также прошу сделать медосвидетельствование имеющихся у меня побоев и следов удушья», – требовал Гном. Сигнал показался мне серьёзным, и я отправилась в СИЗО разбираться с «беспределом». На встрече с начальником учреждения и руководителями оперативной, режимной и медицинской служб ведомства присутствовали также председатель областной комиссии по защите прав человека Геннадий Хороших и прокурор отдела по надзору за законностью исполнения наказаний областной прокуратуры Виктор Земелёв.

Выяснилось, что «следы побоев и удушья» на теле заключённого Гурулёва появились после личного досмотра, в ходе которого оперативник изъял у смотрящего так называемую «маляву» – весточку на волю, где «авторитет» держал отчёт о «проделанной работе» перед вором в законе Мишей Тбилисским. Видимо, та «малява» была очень важной: Гном сопротивлялся столь отчаянно, что, осыпав офицера страшными угрозами, прокусил ему палец, оперативнику пришлось даже обращаться за медпомощью. «Пошатнуть режим не удастся, и лафы преступным лидерам не будет», – категорично заявил комиссии представитель тюремной администрации. Последнее слово осталось тогда за «мусорами», то есть людьми в погонах, и воровское начальство возложило за это ответственность на смотрящего. Акцию протеста Гном провалил – ему удалось подбить на пять дней отказа от пищи всего 23 сидельца из 5600. Попавшая в руки тюремщиков «малява» авторитета положенцу тоже не добавила.

О том, как Гурулёв переживал очередной неудачный виток своей криминальной карьеры, мне рассказала его жена. По крайней мере, именно так представилась милая девушка, явившаяся в редакцию газеты сразу после публикации статьи «Место на нарах пусто не бывает» («ВСП» от 5.10.1999), где содержались итоги журналистского расследования по фактам, изложенным в письмах арестантов. Она укоряла меня в том, что я навлекла на её мужа большие неприятности, раскрыв детали проигранной голодовки. Переживала из-за преданной огласке истории о том, как «укушенный оперативник» взял верх над «придушенным положенцем» в потасовке за важную «маляву». «Вы просто не понимаете, какие это может иметь последствия для Эдика! Даже не представляете, насколько жестокие порядки в их мире!» – причитала юная красавица. «Что же вы от меня хотите?» – спросила я. «Напишите другую статью про Эдика, хорошую», – на полном серьёзе попросила посетительница, умоляюще глядя на меня.

«Реабилитировать» Гнома я тогда, конечно, не стала. И много лет после этих событий ничего о нём не слышала – пока в Иркутском областном суде не началось рассмотрение громкого уголовного дела о банде Серёжи Чёрного. Недоучившийся студент Восточно-Сибирского института МВД России Сергей Лапиков, взявший себе прозвище Чёрный (по аналогии с героем любимого сериала «Бригада» Белым), имел в конце 2000-х статус смотрящего за Свердловским районом Иркутска. Эдуард Гурулёв угодил в список жертв, по мнению следствия, из-за желания Лапикова усилить своё криминальное влияние в соседней вотчине. Авторитет бывшего шелеховского положенца явно не давал Чёрному спокойно спать. «Жёстко взбодрить Гнома» – такой приказ главарь шайки отдал своим бойцам – бывшим охранникам ночного клуба «Акула», прозванным за внушительные размеры Мася Слон и Диня Слон.

В октябре 2009 года Гурулёва заманили на рынок «Меркурий» в Шелехове, где Слоны в чёрных масках переломали ему руки, ноги и рёбра. Они били 40-летнего «авторитета» металлической трубой и пинали ногами, а потом в суде рассказывали, что Гном сильно кричал от боли. Он выжил, но сильно пострадал: участников этого инцидента признали виновными в умышленном причинении здоровью потерпевшего тяжкого вреда, вызвавшего стойкую утрату общей трудоспособности не менее чем на треть (п. «а» ч. 3 ст. 111 УК РФ). Оклемавшись, Гном опять повёл себя с точки зрения нормального человека нелогично: вместо того, чтобы помочь силовикам наказать своего мучителя, принялся «доставать» «мусоров». И на следствии, и в суде Гурулёв отказывался признавать себя потерпевшим и упорно твердил, что на него просто наехала машина. Ну не мог «бродяга» смириться с позорной ролью «терпилы» – это же не по-пацански! Так что гособвинению пришлось ещё попотеть, чтобы разбить доводы страдальца: это было сделано с помощью экспертиз и свидетельских показаний («Арестанты, приветствую вас!», «ВСП» от 24.02.2015).

Вот, собственно, и вся история о лихих людях Гноме и Тазике, которых сегодня уже нет в живых. С точки зрения специалистов в области психиатрии они были вроде как нормальными: оба, когда расследовалось уголовное дело о банде, названной их именами, проходили стационарную судебно-психиатрическую экспертизу, признавшую их вменяемыми. «Психическими расстройствами не страдают», – написано в заключениях экспертов.

Ни Гном, ни Тазик так и не добились высокого положения в воровском сообществе. Даже дожив до седин, они продолжали вести себя как «бродяги» – «правильные преступники», преданные собратьям и блатным законам. Говорят, мама Виктора Тазикова очень обижалась, что сын в её день рождения всегда просил напечь блинов и отправлялся на кладбище. Вместо именин родного человека он устраивал поминки, отдавая дань уважения одному из самых почитаемых в мире криминала людей – вору в законе Сергею Бойцову по прозвищу Боец, погибшему как раз в этот день. Но Бойца хотя бы застрелили в криминальной войне, а его последователя – «правильного пацана» – зарезали по пьяни и расчленили кухонным ножом. Такая вот у «бродяг» романтика.