В одну
телегу впрячь смогли мы коня и
трепетную лань!

Все-таки
редакционная жизнь непредсказуема.
Сегодня тебе все кажется давно
устоявшимся: планерки у редактора,
баталии в секретариате за место на
полосе, "разбор полетов" на
летучках. А завтра какая-нибудь
совершенно сумасшедшая идея
свернет мозги набекрень и уже не
отвяжется, пока, "завладев
массами", то бишь всеми нами, не
реализует себя. В удачу или в полный
провал — это как судьбе угодно
будет. Но, во-первых, в газете мы все
фаталисты: чему быть, того не
миновать. Ну, а во-вторых, без риска
в журналистике вообще делать
нечего! Пять лет назад, создав свою
телестудию, мы поставили на карту
самое главное — нашу
профессиональную репутацию. Не
было тогда и, мне сдается, нет и
нынче газеты в России, кроме нашей
"Восточки", отважившейся на
такой отчаянный эксперимент: то ли
рожденное на бумаге слово прочесть
глазком телекамеры, то ли задать
словом прицел ее взгляду.

И что же? Мы
дышим или захлебнулись? Пятилетием
растянувшееся наше эфирное время
свидетельствует: не утонули. Все
дни недели ранними утрами
появляющаяся на голубом экране
аббревиатура ТВ "ВСП"
подтверждает: будем плыть дальше.
По сему поводу сказать бы все
обихоженные юбилейным штампом
слова да и поставить точку. А рука
не поднимается: все-таки кровное,
плоть от плоти своей газеты,
шагнувшей в неведомое и не
оступившейся. Чего было тогда
больше — романтики или расчета,
сказать не берусь. Пришел в
"Восточно-Сибирскую правду" с
телевидения Виктор Козлов. И мысль
такая принадлежит, собственно, ему:
почему бы газете не попробовать
себя в "третьем измерении" — в
пространственном? Образно говоря,
он отправил мечту в полет. Ну, а
суровая проза бытия не подрезала
крылья, наоборот, укрепила.

"Выживать
в нелегкие времена легче, если не
одно дело в руках", — так и сейчас
говорит наш редактор Геннадий
Бутаков, имея в виду телестудию
"Восточно-Сибирской правды".
Когда спорили, быть ей или не быть,
возможно, другие слова звучали на
редколлегии, но аргумент был все
тот же. Не в бирюльки играть
собрались. Однако, оглядываясь на
промелькнувший пяток лет, отдаешь
себе отчет, почему мы тогда не
сорвались; почему, раз появившись
на экране 1 ноября девяносто
четвертого года, наши утренние
позывные уже не ушли с него. Потому
что, несмотря на серьезность затеи,
начало было добрым и веселым. В
наскоро приспособленном под
"студию" редакционном
кабинете шли первые записи. И
именно в нем был усвоен первый, как
мне кажется, самый важный урок на
новой стезе: телевидение не терпит
индивидуализма и фальши. Но им
всегда востребованы
индивидуальность и искренность.
Если объектив телевизионной камеры
не гипнотизирует тебя, как удав
кролика; если, глядя в него, ты
представляешь людские лица,
обернувшиеся на твой голос; если
тебе есть что сказать — говори
отважно. Профессионализм — что?
Простая наработка приемов. Не более
того. Впрочем, к чему сейчас все эти
холодные рассуждения? Я ведь просто
вспоминаю, как все затевалось. Груз
передряг, добывание аппаратуры,
поиск подходящего помещения (не в
редакционном же кабинете, за дверью
которого бурлит суета газеты, было
оставаться) — все это обрушилось на
голову редактората. Похоже, что
ноша сия и по сию пору не стала
легче. Но мы-то, рядовая сошка,
ничего такого не знали! Не наши это
были хлопоты. Нам предстояло
учиться разговаривать с
телекамерой, как с живым существом;
мы должны были оторваться от
газетного листа и выйти совсем в
другое пространство, пробуя дышать
в нем. Почти все мои коллеги прошли
через этот жесткий тренинг: Борис
Абкин, ответственный за
субботне-воскресный выпуск
"Восточки", Александр
Антоненко, погрязший в проблемах
строителей; так рано ушедший от нас
Анатолий Семенов с его блужданиями
по архивной иркутской старине.
Конечно, мы совсем уж не
барахтались слепыми кутятами — у
нас были свои поводыри. Андрей
Каминский, учивший естественно
держаться; Марат Абдурашитов,
терпеливо переносивший все наши
заминки, делая один дубль за другим.
Валерий Салихзянов, монтировавший
первые выходы в эфир. Время (а пять
лет все-таки срок не такой уж
маленький) всем и всеми
распорядилось по-своему. И студия у
нас настоящая, только на другом
берегу Ангары, до нее добираться
нужно; не то, что по редакционному
коридору из одной комнаты в другую
зайти. И коллектив там сложился со
своим почерком и своей иерархией. К
примеру, Марат стал техническим
директором, а Людмила Михеева, чьи
репортажи и выпуски "У нас в
губернии" никогда не бывают
скучны, — главный редактор.

Нам,
газетчикам, всегда сложно
приноровиться к ритму, в котором
все идет "с колес". Написать и
заслать информацию в номер или,
скажем, стострочный репортаж на
первую полосу — тоже не просто так
пером по бумаге провести или на
машинке, на компьютере клавиши
пальцами перебрать. Но только на
телевидении начинаешь буквально
ощущать, что же такое диктат минуты,
имеющей свойство подгонять,
поджимать, подстегивать и
подчинять себе. Галина Ефремкина,
хозяйка нашего газетного
"Подворья", главного чтива
всех садоводов-любителей и
огородников-энтузиастов, придя со
своей рубрикой на наше телевидение
и вертясь в нем, призналась: "Я
стала совсем другой, я поняла, что
служить голубому экрану, за
которым, скорее всего, будущее,
можно только так — не трясясь над
собою и не жалея себя".

А вообще-то
интересно, как изменились все мы,
оставшись в своей газете, но не
покинув и студии? Дина Мадьярова,
выходящая в эфир с обзором
"Восточно-Сибирской правды"
каждую субботу, пошутила: мол,
"познала сладость популярности
хотя бы в масштабах ближайшего
околотка; теперь соседи издалека
улыбаются — "видели, видели вас
утром". Но если серьезно, все мы,
испытавшие притяжение голубого
экрана, теперь точно знаем: шкура
телевизионного ведущего редко кому
приходится впору; чаще всего в ней
бывает так душно под софитами в
съемочном павильоне или так зябко
на прямом эфире, что хочется
вырваться и больше уже никогда ее
не натягивать. Или, как выразился
однажды наш спецкор Владимир
Кинщак, "благодаря нашей студии я
впервые почувствовал, понял, что
хлеб тележурналиста совсем не так
легок, как представляется, когда
смотришь на экран". Нашим
студийным тележурналисткам Насте
Чистяковой, Ольге Абсолямовой,
Надежде Оленниковой нас не понять:
они выросли на этом хлебе, он им
никогда не горек. Потому так
естественны в своих передачах, о
чем бы ни шла в них речь — о домашнем
уюте или о сложнейшей операции в
областной больнице. Но зато у нас,
газетчиков, есть свое преимущество:
мы, сравнивая силу печатного и
звучащего слова, познаем в полной
мере значение обратной связи — с
теми, для кого работаем. Хотела
сказать — "творим". Да
остереглась. Чересчур высокую ноту
лучше не брать вообще, чтобы не
сфальшивить. Вот мнение нашего
экологического обозревателя
Георгия Кузнецова показалось мне в
самый раз: "Телевидение —
коллективное творчество. Бывает,
что рассказать о чем-то крайне
важном, объясниться на газетной
полосе с читателем куда труднее,
чем показать на экране. И добиться
отклика. О том, как издеваемся мы
над природой, написаны горы статей.
Но кадр, на котором сломанное
человеком дерево, все равно
весомее".

Кстати, не
только ритм телевидения, буквально
сбивающий с ног, но и стиль его не
каждому приходится по вкусу. Мы
ведь как в газете привыкли?
Остаешься наедине со своим
блокнотом, с темой, которая
забралась тебе в душу и мытарит ее,
наконец, с чистым листом бумаги,
перед которым всегда робеешь,
ощущая бессилие своего
одиночества. И пишешь. Эфиру, время
которого в графике обозначено
четко, на твои переживания плевать.
Он не знает сострадания, ему работу
подавай. Вот тогда начинаешь
разуметь, какое это счастье — люди,
нормально к тебе относящиеся,
которые на задании рядом с тобой.
Это я об операторах. О Петре Пинаеве
(он с нами фактически с первых
шагов), о Владимире Поспехове. Это я
об одном из лучших иркутских
операторов, с которым имела счастье
готовить передачи, — о Михаиле
Олеговиче Поплавском. Мы потеряли
его нынче летом, но даже своей
смертью он сумел доказать: когда из
артели (а телевидение — это и есть
артель, в ней наособицу никогда не
выжить) уходит личность, рана еще
долго саднит и не затягивается.

Вообще же
телевидение — великий маг,
пожирающий часы, дни, теперь вот
говорю, и годы, но продляющий саму
жизнь. Людмила Бегагоина, к каждой
среде готовящая очередную порцию
ужасов в передаче "Криминал" и
отлично владеющая не по-женски
жестким пером, заметила: "В
газете я уже чувствую себя мэтром.
Это угнетает. А хочется чувствовать
себя молодой, в чем-то и не совсем
опытной. В ТВ я именно так себя и
чувствую…"

Но ведь и я,
будучи куда старше Людмилы, ощущаю
то же самое! По пятницам, ровно к
двум часам пополудни, приезжает
безотказный Валерий Пешехонов,
теперь студийный шофер, а некогда
был наш, редакционный. Приезжает,
чтобы везти на тот берег — в студию.
И пока мы едем через аэропорт, через
плотину Иркутской ГЭС, успеваем
обменяться давно привычным. "Что,
— спрашивает он меня, имея в виду
очередной обзор прессы, — опять
"Неделя за неделей?"
"Представляешь, — отвечаю ему, —
как они крутятся, эти дни, словно
счетчик на такси, оглянуться не
успеваешь". Это у нас давно вроде
бы пароль такой: он мне желает
удачи, я — ему. Но прежде, чем зайти в
съемочный павильон, заглядываю в
аппаратную. Чтобы просто узнать,
кто сегодня будет страховать меня в
случае чего: Валерий Салихзянов или
Александр Зюзиков. В принципе мне
все равно, я одинаково уверена в них
обоих. Они отличные монтажеры, но
для нас важнее — надежные товарищи.
Краем глаза, сидя уже перед камерой,
ловишь через смотровое окошко
взмах их руки. Все, можно начинать. И
говоришь такие простые, привычные
слова, которые они уже пишут на
кассету: "Доброе утро!"

Мы только
учимся укладываться в отведенные в
эфире минуты. Часто перебираем.
Тогда стараемся незаметно
проскользнуть мимо Марины
Архинчеевой, чтобы не видеть ее
укоризненного взгляда. По штатному
расписанию студии "ВСП" она
администратор. Наверное, потому,
что на ней множество
организационных обязанностей. Но
лично для меня она — воплощение в
одном лице нашего редакционного
секретариата, где тоже еще как
гневаются, если приносишь опус, не
укладывающийся в отведенный ему на
полосе квадрат. В газете — строчка.
На телевидении — минута. И то и
другое — "единицы измерения"
труда, принятые вообще в
журналистике, ныне отвергающей
многие штампы. В том числе и тот, что
утверждает, будто "в одну телегу
впрячь не можно коня и трепетную
лань". Похоже, нам это удалось,
газете и телестудии. Минувшие годы
нам не была тесна общая упряжка. И
да не станет обузой нам общий возок,
который готовы мы вместе тянуть еще
многие годы.