– Борис Анатольевич, вы главный режиссёр центрального театра кукол страны и вот уже второй раз ставите в Иркутске спектакль. Расскажите, как так вышло?

– Первый спектакль мы поставили в 2018 году. Режиссёр «Аистёнка» Юрий Уткин давно звал меня в свой дом, в свой театр, хотел, чтобы я поставил что-нибудь на иркутской сцене. Однажды мы встретились с Юрием Анатольевичем в Москве, и я пошутил, сказал, раз режиссёр театра Уткин, то давай возьмём «Утиную охоту». Мы посмеялись, а через неделю он мне написал, что документы оформлены, будем ставить «Утиную охоту». Было очень волнительно взяться за работу на родной земле, я чувствовал большую ответственность перед сибирским зрителем. К тому же «Утиная охота» – пьеса не для кукольного театра, не для нас, сказочников. Но, наверное, в этом и есть главный интерес. Пьеса-то прекрасна сама по себе, нужно было только выдумать язык, чтобы рассказать Вампилова и «не убить» его. Можно сказать, что Вампилов нам поддался. И зрители спектакль любят – это самое важное.

– Вы называете кукольников сказочниками. Для вас все спектакли – сказки?

– Все свои спектакли я называю сказками. Я говорю, что ставлю сказки для зрителей от 3 до 99 лет. Если для взрослых – то это сказка для взрослых, если для детей – то просто сказка.

– Второй спектакль вы тоже ставите по приглашению иркутского театра?

– Да, меня снова пригласили. Вначале мы собирались взять пьесу Платонова, но от этой идеи потом отказались. Не хочется сейчас на сцене поднимать сложную военную тему. Но отказываться от работы в Иркутске было нельзя, я дал слово, обещал, что приеду. Нужен был новый материал. И я взялся сам писать пьесу. При этом знал, что нужно придумать такую историю, которая цепляла бы меня самого, тогда ею смогут заразиться и актёры. Иркутские ребята заражаются правдой, если она в тебе, как в рассказчике, есть. Вначале я стал сочинять маленькие рассказы наподобие произведений Виталия Бианки. Затем небольшие этюды про главных героев – кто они, чем занимаются. Так со временем и родилась полностью пьеса.

– Расскажите немного о новой постановке.

– Спектакль называется «Праздник шишки». Три Андрея – дед, сын и внук – приходят в тайгу бить шишку. Каждый Андрей – человек своего времени, со своими проблемами, желаниями. Вот, например, сын деда Андрей – этот такой делец из 1990-х, весь в кредитах, всё время злой, один кредит возьмёт, другой погасит. Постоянно занят, суетится то там, то здесь. Дома не бывает, поэтому и жена от него ушла. А он всё время твердит: «Это же всё для вас, для Андрюхи, чтобы его в институт устроить, чтобы в армию его не забрали». В спектакле мы поднимаем много социальных проблем, но говорим о них не прямо, а при помощи сказочного мира. В сказке мы имеем право обмануть, преувеличить, перевернуть… И тайга – это санаторий души, здесь рентген тебе сделают, высветят тебя, какой ты есть: жадный – значит, жадный, глупый – значит, глупый, трусливый – значит, трусливый. Я люблю, когда не только словом ты рассказываешь, но и миром художника, потому что театр кукол – это мир художника, образности, символов. А живое слово для меня в первую очередь в песне, в поговорках, которых будет много. Сейчас мы с артистами устраиваем эксперимент: у кукол очень важные роли, хотя они мало участвуют в действе, но появляются в самый «тонкий» момент, когда от тела отсоединяется душа. Это и есть сказочный язык.

Недавно в своём театре я поставил спектакль «Белая уточка». Это полностью мой спектакль – я работал и как художник, и как автор, и как режиссёр. Можно сказать, что для меня это была разминка перед постановкой «Праздника шишки», я не наигрался в лес. Но понял, что язык найден. Поэтому в спектакле много разных звуков, шума, тайного мира, когда, например, вечером стелется туман и всё меняется.

– А женские персонажи в спектакле есть?

– Да, есть. Во всех спектаклях у меня присутствует тема матери. Не напрямую, но она всегда есть. Поэтому появляется в спектакле она, Настенька – и жена, и мать, и бабушка, три ипостаси. Каждого Андрея она забирает в сон.​ В страшный сон. Но он помогает героям переосмыслить что-то в своей жизни. Остановиться и задуматься. А ещё я люблю, чтобы колесо было как олицетворение времени. ​

– Насколько актёры свободны в работе над своими персонажами?

– Я люблю, когда актёр весь свой мир рисует сам и, если может, ещё и поёт, умеет воспроизводить разные звуки. Мы говорим со зрителем, но стараемся сказать ему не в ухо, а в душу, как бы это громко ни звучало. А в душу, мне кажется, легче сказать песней, музыкой, мелодией, жужжанием комара, каплей дождя, чем угодно. Мне нравится, когда человек работает, мне нравится, когда он иронизирует над собой, тогда с ним легче договориться. Потому что сразу никогда не получится, и можно злиться и тратиться впустую, а можно отнестись с иронией, что сказал не ту фразу. И иркутские актёры именно такие.

– А иркутский зритель отличается от столичного?

– Иркутск – очень театральный город, поэтому для меня никакой разницы нет. Может быть, даже в Сибири он и чуть строже. Здесь много хорошего поставлено. А когда хорошего много, человек привыкает к качественному, современному, интересному, живому. И актёрам театра «Аистёнок» удаётся показать, как это ни парадоксально, живой театр посредством куклы.

– Многие зрители считают, что театр кукол – это исключительно детский театр. Что вы думаете об этом?

– У людей срабатывает стереотип: раз есть куклы, то театр детский.​ В театр Образцова в основном водят детей, зная, например, что в репертуаре есть «Божественная комедия». И каждый раз удивляются, когда приходят на Шукшина, на «Дон Кихота», на Маркеса, на Шекспира, удивляются тому, что в театре кукол поставлено столько спектаклей для взрослых. Я считаю, что мы сами виноваты, мы на периферии искусства находимся, кукольники должны быть смелее, больше хулиганить, искать, пробовать, не жить стереотипами.