Морхой — правый приток Гутары на Восточном Саяне — в
своем верховье, как и все реки в тех краях, во многих
местах зажат скалистыми щеками. С ревом вылетая из такого
сжатия, река умиротворенно разливается по отмели.
Прошел дождь и скоро вода в речке поднимется. На ночлег устроился
на берегу.

Все ночевавшие у рек замечают: ночь от шумящей реки приносит
иные звуки, чем те, что слышны днем. Они кажутся ближе, доносятся
громче, разнотональнее, приближаются волнами: то размыто,
то яснее. Но то, от чего проснулся я, лежа у костра
глубокой ночью, сильно озадачило.

По реке громко брели несколько неведомых, по-видимому невероятно
больших зверей. Шаги гигантов были какие-то неровные,
будто звери то ли запинались о камни на дне реки, то
ли пытались прыжками преодолеть течение. А громкие всплески
опускаемых в воду ног сопровождались тяжелым скрежетом
копыт о камни близкого дна. Прислушиваясь, я понял,
что звери бредут не через реку, а следуют по течению.
Догадка происхождения звуков успокоила, и я снова заснул.

Утром поднявшаяся река и близкие, круто уходящие в небо
склоны гор оказались закрыты густым туманом. Дым от
моего костра нешироким пологом опускался на реку и,
подкрашивая синим серый туман, тихо плыл вниз по течению.
Собираясь покинуть ночевку, я заметил, что ниже по
течению реки туман редеет и стали неясно проступать
берега. Но туман там то сгущался, то редел, отчего берега
то закрывало, то неясно приоткрывало. И вот там я увидел
фантастическую картину: через реку плыли три призрака.
Видны были только очень длинные — в десяток метров
— тела, лежащие на воде, а над головою каждого возвышалось
нечто похожее на гигантские рога. Рога покачивались,
подчеркивая реальность видения.

Вот они, бредущие по Морхою, ночные призраки! Остановились
на мели, вода покачивает их, силясь подтолкнуть, чтобы
шли дальше.

Да ведь это же деревья, когда-то вместе с корнями вырванные
с подмываемых берегов в большой паводок! Так, от подъема
воды до подъема, спускаются они вниз по реке все дальше,
пока не найдут вечное успокоение в речном заломе.

Что туман делает с реальностью! Это он создал представление
о движении этих остановившихся до следующего подъема
воды мертвых деревьев. Туман — великий чародей в горах.
Все в его объятиях приобретает призрачность, его причудливые
фигуры, кажется, вышли из сказочного царства. Припоминаю,
как однажды в медленно ползущем по байкальскому побережью
тумане я увидел память природы — «живого» ящера в
виртуозно выгоревшей в пожаре валежине. Туман может
стоять или лететь вверх-вниз по склону, вверх-вниз по
долине. Он может медленно уплотняться, ослабевать и
в этом состоянии покажет захватывающие чудеса: от вдруг
ожившего выворота корней упавшего дерева до зловещей
ухмылки вурдалака на обломке скалы.

В тяжелом тумане наваливается ощущение неприкаянности
души, своей необычайной малости в этом мире…

В тумане само собою возникает желание не идти дальше
по тайге, остановиться, и это благое ощущение — в нем
легко заблудиться, особенно на горных вершинах. Так однажды
случилось со мною при выходе на исток одного из правых
притоков Китоя в его верховье. Выручило запомнившееся
очертание гор; когда рассеялся туман, шел я на несколько
градусов ошибочно. На горных склонах узкой долины туман
может лежать клочьями, и эти клочья, расположившиеся
по соседству, могут двигаться в разные стороны — таково
завихрение ветра в узкой долине. Смотришь на них, они
медленно или быстро принимают самые неожиданные формы, которые вселяют то тревогу,
то умиротворение. Есть такое поверье, будто бы клочья
тумана, мятущиеся в горах, — это неприкаянные души заблудившихся,
погибших людей. Очень образное определение, напоминающее
об опасности походов в горах при тумане.

Незабываемо зрелище тумана при полной луне, висящей над
горизонтом. Смотреть на него надо сверху, с гор. Тогда
клочья тумана, разбросанные по склону или лежащие внизу
на дне долины, кажутся бледными, вялыми призраками,
которые только что вылезли из своих подземелий, чтобы
побродить в спящем лесу.

Звуки в тумане «вязнут», выстрел или звучный удар топора
у ночевки, обычно далеко разносящиеся по лесу, в густом
тумане слышатся просто глухим стуком непонятного происхождения.
Однажды туман задержал меня
на ночевке почти до одиннадцати часов дня — при солнечной
погоде к этому времени он рассеивается. И почти целый
час из одного и того же места раздавался крик самца
косули. Зверь уловил запах костра, его раздражало мое
присутствие. Когда же туман рассеялся, оказалось, что
гуран кричал прямо в противоположном направлении. Очень
редко, но туман и сам издает звук. Это ровный, тончайший
шорох — шелест мириад движущихся при слабом ветре
крошечных капелек воды. Это я слышал однажды осенью,
мне показалось, что туман шелестел в свернувшихся сухих
листьях на кустах ивы. Так и оказалось. А как-то на
одной из лесистых грив Хамар-Дабана навалился такой
туман, что было слышно само его движение. Ни с чем не
сравнишь, разве что только с шорохом мухи, бегающей
по листу бумаги…

Зимний туман рождается над полыньями и свежей наледью,
он тоже способен сотворить чудо. В истоке одного из притоков
Кулинги, впадающей в Лену у Верхоленска, по обширному
участку вечной мерзлоты протекает Тышей — узкий глубокий
ручей. Летом в сплошных зарослях низкорослой березки
не сразу его и найдешь. Зато зимою
на всю долину он заявляет о себе сам: здесь появляется
обширная наледь. Однажды я пришел сюда в январе. Стояли
тяжелые морозы, и вся накипевшая вчера наледь уже замерзла.
На пологих склонах вдоль обоих краев долины полосою
стояли пышно убранные изморозью белые, окоченевшие
лиственницы. Это говорило о недавнем мощном тумане —
испарении от наледи. Рано утром, когда солнце еще не
протиснулось сквозь темную щеточку густых елей на далеком
горизонте, я покинул свою ночевку. Сегодня мне надо
перевалить через невысокий хребет и выйти в долину Кырмы,
а значит, мой путь к самой вершине Таны, притока Тышея.
Когда солнце немного приподнялось, в вершине ручья
над бурым полем ерника померещился странный белый шар.
Вскоре солнце оказалось точно за этим шаром, оно ярко
его осветило, и шар вспыхнул алым! Зная, что сейчас солнце
поднимется повыше и чудное видение погаснет, я остановился
полюбоваться неожиданной красотою. По мере подъема солнца
шар все более белел, но по его краям стали разгораться
пятнышки самой настоящей радуги! Вскоре примерно на двухметровой
высоте они соединились над белым шаром. В закоченевшей
от мороза, заваленной снегом молчаливой тайге горела
настоящая июльская радуга! Жила она буквально несколько
минут. И снова над бурым ерником повис тот же белый
шар. Я подошел: на краю метровой толщины наледи, в высоких
снежных бережках тихо струился крошечный ручеек. Каким-то
образом он пробрался сквозь мощный пласт вечной мерзлоты
(а она в этих краях, по свидетельству гидрогеологов,
достигает тридцати метров!), прогрел берега и выбрался
на поверхность. От мороза ручеек закрылся шапкой тумана,
а тот в благодарность за внимание сочинил для него чудо — зимнюю
радугу.

Особо тяжелые — к пятидесяти — морозы рождают туман
не обязательно над открытой водой. Как-то мне пришлось
оказаться в долине Унгуры (так в своем верховье называется
Манзурка, впадающая в Лену у Качуга). Ночью мороз усилился,
и к костру в слабом свете звездного неба со всех сторон
подступила серая стена. Когда пламя ярко вспыхивало, оно
освещало стену, и было видно, что вся она состоит из бесчисленного множества
мельчайших, вертикально стоящих крошечных иголочек —
льдинок тумана. Зимний туман состоит, значит, из иголочек,
летний — из крошечных капелек.

Люди давно обратили внимание на туман как на источник
примет. Так, если туман разлегся
на склонах — жди продолжения затяжного дождя, если поднимается —
это к скорому ведру. Туман редеет к одиннадцати часам
— значит, будет солнечный день.

Таков чародей, «серый призрак» — неприкаянная душа
заблудившегося в лесах путника.