!I1!За тысячелетия земной истории сложилось так, что все
более или менее высокие точки рельефа планеты обрели
символический, а то и мистический смысл. В Азии чуть
не на каждом бугре «живет» соразмерный высоте места
дух — бурхан, не возражающий против почитания и
подношений разнообразного рода от прохожих. Помню
одну заслуженную научную работницу, которая сильно
переживала, что забыли побурханить по дороге с
Байкала. Переживания закончились аварией — под Усть-
Ордой у новенького «газика» отвалился коленвал…

Хватает мистических «бугров» и в Европе, хотя там
они в основном пониже. Кроме «бугров» и «эйфелевых
башен», есть в Европе и горы. Некоторые достаточно
высоки — Альпы, Кавказ:. А среди высоких точек
рельефа в Европе и окрестностях особым смысловым
наполнением выделяются четыре: Эльбрус, Казбек,
Арарат и Монблан. Арарат замечателен тем, что к нему
когда-то причалил Ноев ковчег и так там якобы и
остался. Энтузиасты ищут его обломки по сей
день(иногда находят:). Казбек прославился главным
образом благодаря популярной в советские времена
марке папирос. С детства помню глянцевого абрека,
гарцующего на заснеженной вершине. Монблан длительное время
претендовал на самую высокую вершину Европы. Без
всяких на то оснований. Единственным аргументом
сибаритствующих европейских спортсменов, геройски
покорявших топографическую отметку высотой 4810
метров в прошлом веке, было твердое убеждение, что
«лежащая на трех китах» Европа заканчивается за
хвостом крайнего из них, где-то под Варшавой… Но
против науки не попрешь: что в топографических
системах координат, что в «трехкитовой» Эльбрус
(5633 метра — западная, 5595 — восточная)числится за
Европой — на европейском «отростке» пограничного с
Азией Главного Кавказского хребта. И даже славянофоб
Адольф Гитлер, когда его егеря, оседлав Главный
Кавказский хребет, водрузили на вершине Эльбруса
красный флаг со свастикой, торжественно провозгласил,
что знамя «третьего рейха» развивается над самой
высокой вершиной Европы. Мистический интерес к этому
вулкану, вершина которого считается одним из самых
холодных мест на планете, Гитлер не афишировал. На
эльбрусских ледниках немецкие ученые искали «черный
лед» — аккумулятор космической энергии, дающей
абсолютную власть над миром. Плохо искали, не нашли.
К нашему счастью.

Подножье самой высокой вершины Европы и России я
топчу с 19 лет: в качестве альпиниста, инструктора по
горному туризму, горнолыжника. Но на вершине не был
ни разу — не сподобился как-то. Поэтому, когда мои
питерские друзья — ветераны Спортивного клуба армии
Ленинградского военного округа — предложили на майские
праздники поучаствовать в восхождении, я не
колебался:

И вот вечером 30 апреля мы сидим в кафе «У Гасана»,
что возле кресельного подъемника на Чегет, и
обсуждаем наши планы. От пылающего камина идет уютное
тепло. С талантливых картинок-аппликаций на стенах
таращат глаза кавказские мужчины. Джигиты в бурках,
папахах и при усах. Они поднимают рога с вином — за нас.

Мы пьем символически — блюдем форму. Хотя красное
вино стоит на столе.

Еще по спецзаказу уважаемого гостя — проводника-
инструктора Абу подают айран, невероятно вкусные
хичины с сыром и картошкой, чай. Абу в центре
внимания. Он слушает комментирует.

Вот суть сказанного Александром Кузнецовым, генеральным
директором одного из питерских предприятий и лидером
нашей группы. Немного походим,
акклиматизируемся: перевал Ложный Донгуз-Орун, Чегет,
Верховья Адыл-Су, где можно выйти на вершину Гумачи,
пик Иткол. Затем поднимемся на канатке до станции
Гарабаши, прогуляемся до высоты 4700 (скалы
Пастухова), подышим… Шестого мая заночуем на
Гарабаши в «бочках»( высотная гостиница для
восходителей в шестиместных жилых модулях на высоте
3800). В ночь, если погода позволит, пойдем на гору.

— На перевал Донгуз-Орун идти не советую, — охладил
пыл Абу, — там пограничная застава, не пустят, могут
и обстрелять… Кроме того, много снега, склоны
лавиноопасны. В Адыл-Су идти можно. Но за альплагерем
Джантуган могут выставить пограничный пост. Чтобы
пройти в верховья, нужны пропуска.

!I2!Все остальное Абу одобрил. Сказал: «На гору сам с
вами пойду».

Для подобного решения у проводника, которого старший
инструктор турбазы «Терскол» Министерства обороны
Володя Белиловский назвал лучшим ходоком России, были
серьезные основания. Во-первых, Абу Кузнецова знал
давно — с тех времен, когда Саша работал инструктором
по туризму в «Терсколе». Во-вторых, здесь у камина
грел спину в фирменном флисе от «Салевы» Толя
Миничкин, генеральный директор «Ленальптура», фирмы,
поставлявшей Абу клиентов — американцев, австрийцев,
немцев и прочих импортных экстремалов, плативших
хорошие деньги за восхождение на Эльбрус и
благополучный спуск с него — на лыжах или ногами. В
апреле Абу ходил на вершину два-три раза в неделю:.

Кстати, о лыжах. «Наши директора», как называл своих
старых товарищей по армейскому спортклубу мой друг, кандидат
в мастера спорта по альпинизму
Саша Пасмуров, занимались ски-альпинизмом. То есть в гору шли
с лыжами, имея их на ногах или на спине. С горы
скатывались, рассекая нетронутые первозданные снега.

У нас с Сашей снаряжения (камусов, кошек на лыжи,
креплений с подвижной пяткой и универсальных ботинок)
не было. Не было и навыка спуска с горы по целинному
снегу. Поэтому предложение пойти в ближайший магазин
и купить все необходимое («Альпиндустрия» в Чегете с
кавказскими ценами на европейский снаряж) мы
отвергли, план приняли с поправками и в последующие
пять дней месили снега на окрестных хребтах, имея при
себе единственную деталь ски-альпинистского
снаряжения — лыжные палки. Находившись и
натоптавшись, выбрались с ребятами в Адыл-Су. Туда
было грех не поехать. В этом ущелье, которое в
буквальном смысле слова было гнездом советского
альпинизма, в альплагерях «Шхельда» и «Адыл-Су»
прошли альпинистскую выучку все члены нашей группы.
Для меня это культовые места. В тридцатые годы здесь
зарабатывали значок «Альпинист СССР» мои родители
(студенты Харьковского института физкультуры), в
семидесятые — мой брат и я. Есть что вспомнить, и
ностальгическую слезу можно уронить на каждый
встречный камень.

«Камней» хватает. Вот лавинный вынос над серпантином
дороги, поднимающейся в ущелье. Из-под толстого
снежного языка недавней лавины, срезанного у самой
дороги ножом бульдозера, на асфальт бегут ручьи.
Время от времени кому-то не везет, и его в этом месте
засыпает. Но другой дороги нет… Дряхлый мост через
горную речку. За мостом останки мини-гидроэлектростанции.
На фронтоне развалины сохранилась
надпись: «1953 год». Рыжие прибрежные камни.
Участники учебных сборов бегали сюда за нарзаном.

Едем по старой дороге. «Скальная лаборатория». Здесь
меня учили технике скалолазания. Еще выше — останки
альплагеря «Джантуган». Так называется красивейшая
вершина, замыкающая ущелье. Старейший альплагерь
страны принадлежал МВТУ им. Баумана. Сейчас он тихо
умирает. Выбитые стекла в корпусах, мусор на дне
бассейна, которым заслуженно гордились джантуганцы.
Здесь нас высаживает наемная «газель», и мы идем
пешком по тропе, на которой я стоптал не одну пару
горных ботинок. В полном снега, но уже просыпающемся
лесу поют птицы. Я впервые оказался здесь в это время
года.

Пахнуло дымком. «Шашлыки кто-то жарит?» — предположил
Толя.

На тропу от костерка вышли трое погранцов.

— Ваши пропуска?

Я обратил внимание на потертый ствол «калаша»,
который сержант положил на обломок скалы возле тропы,
и его разбитые ботинки.

У меня с собой документов не было. Имея опыт общения
с защитниками российских рубежей на Курилах и на
монгольской границе, я даже не рыпался. Переговоры
вели директора и Саня Пасмуров, доставший
удостоверение полковника запаса. Они продолжались не
менее получаса: «Пропуска и паспорта…». — «Это не
пограничная зона, где написано?».— «Это пограничная
зона. Пропуска и паспорта покажите и можете идти». —
«Нарушение конституционных прав. Мы на российской
территории». — «Паспорта и пропуска…». — «Сержант,
давай в сторонку отойдем… У нас есть универсальный
пропуск». — «Это не поможет, нам только что немцы
деньги предлагали, но мы их завернули». — «Так то
немцы, а мы-то свои! Ведь это наши горы. На
российской территории вы стрелять не имеете права,
это — трибунал!».

Дискуссия завершилась откровенно провокационной
репликой генерального директора фирмы «Ланк» Володи
Просихина, который до этого молчал: «Их всего трое,
давайте разоружим».

— Попробуйте! — в голосе сержанта прорезался
здоровый интерес к такому развитию событий.

До пограничного инцидента дело не дошло. Мы вернулись
к «Джантугану», перешли через речку и полезли вверх
по морене ледника Кашкаташ. Справа — ледопад, слева
— кулуар с вечнозелеными рододендронами. Сейчас цветов
не видно. Они под двухметровым слоем снега. Кулуар
лавиноопасен. По этой тропе я ходил раз сто. На
Кашкаташе в прошлые времена проводили ледовые занятия
все окрестные альплагеря. Помню, как мерзли ноги в
дырявых казенных ботинках на стальных шипах —
триконях:. Вот грот с мемориальными досками ребятам,
погибшим во время восхождений на Вольную Испанию, пик
Кавказ и Улукару. На самой старой дата — 1953 год, а
вот свеженькая, незнакомая — 1998 г.

Набрав четыре сотни метров над дном ущелья, прошлись
по заснеженному гребню. Ну, погуляли и хватит…

Пятого мая, сытые снегом и скалами, решили отдохнуть
и покататься на лыжах.

На эльбрусских подъемниках много народу. Лыжники и
сноубордисты из столиц, группы туристов из
Кисловодска. Каждая из трех очередей канатной дороги
стоит полтинник. Деньги можно заплатить в кассу, но
можно и не платить — отдать их контролеру на станции.
Удобно взять абонемент за триста рублей, катайся
целый день.

«Старый кругозор» — станция первой очереди «Большой
эльбрусской маятниковой канатной дороги», 3000 метров
над уровнем моря, построена в 1969 году. С тех пор
пашет без передышки. Надежно строили 30 лет назад.
За три десятилетия не было ни одной серьезной аварии.
Это греет, когда дряхлый обшарпанный вагончик,
забитый до крыши лыжниками, со скрипом провисает над
пропастью на стальном тросе — до снежных полей и
черных скал десятки метров.

На «Старом кругозоре» на площадке возле кафе-бара
загорают — «оттягиваются» под горным солнышком
сноубордисты и сноубордистки. А в узком обледенелом
тамбуре очередь на следующий подъем. Неудобство
стояния усугубляется «канатно-маятниковым» бизнесом:
обиженные на абонементников (что с них возьмешь?)
контролеры организовали дополнительный сервис для
богатеньких. Лыжников, готовых заплатить за подъем
сотню, запускают к вагончику через служебный вход.

Станция «Мир» (3500 метров) и музей обороны Эльбруса
при ней. Третья очередь канатки кресельная — до
станции Гарабаши (3800 метров). Здесь начинается
ледник,а снег падает и лежит круглый год — самое
катание. Катались до дрожи в коленках: десять минут в
очереди, десять минут подъем, две минуты спуск.
Катались до тех пор, пока креселку не остановили из-
за сильного, переходящего в ураганный, ветра.
Началась пурга. Без очков снег сечет глаза. В очках
тоже ничего не видно — все бело, сверкающая мгла. В
последний раз катились вниз на ощупь.

6 мая торжественно, под свист пурги, поднялись до
Гарабаши, разместились в «бочке» в спальных мешках,
сварили курицу и чай.

Пришел Абу.

— Такая погода дня на четыре, не меньше. Ничего не
могу обещать. Но у нас в запасе два дня, подождем,
попробуем.

Пили чай, вспоминали старых эльбрусских товарищей.
Абу рассказал, как погиб наш с Саней Пасмуровым
старый знакомый Женя Лебедь, начальник «Приюта
одиннадцати». Вел группу иностранных туристов на
Гумачи и неожиданно провалился в трещину. Три дня
искали Женю, все трещины обшарили, так и не нашли.
Странная история:. А три года назад из-за
неосторожного обращения с примусом сгорел и сам
приют — единственная в мире гостиница на высоте 4200
метров, построенная в 1938 году. С нее начинались все
восхождения.

В последний раз мы с Пасмуровым ночевали на «Приюте» в
мае 1990 года, во время Эльбрусиады, организованной
Спортивным клубом ракетных войск. Угодили в самый
разгар спасательных работ. На «Приют» шли, волоча за
собой тяжелые спасательные санки — акью. Нам их
вручили на Гарабаши, куда перед этим были спущены с
«Приюта» последние два тела. Погибло шесть человек.
Ленинградцы и японец. Застала непогода, отсиживались
в трещине трое суток, умерли от переохлаждения.
Сходили мы утром на эту трещину — триста метров от
гостиницы, пять минут ходьбы. Эльбрус не убийца.
Просто он не прощает ошибок и неуважения. Так мы
тогда на гору и не сходили.

Абу рассказал про эльбрусский марафон, который был
проведен в 1991 году. Он в нем участвовал вместе с
лучшими супермарафонцами страны. Спортсмены начали
забег с поляны Азау, добежали до «Приюта»,
переночевали, оделись как надо и снова побежали — на
вершину…

— И какое было лучшее время? — поинтересовался я.

— Четыре часа пятьдесят восемь минут…

— Как звали победителя?

— Абу, — ответил Миничкин.

К середине следующего дня погода стала налаживаться.
Мы поднялись сначала до обломков «Приюта одиннадцати»,
а затем и выше — до скал Пастухова — каменной гряды
на высоте 4700 метров. Нормальные люди в нормальную
погоду ходят отсюда до вершины за 4 часа. От слепящей
белизны свежевыпавшего снега даже за темными стеклами
очков больно глазам. А лицо, покрытое слоем защитного
крема, физически ощущало поток ультрафиолета.
Понятно, почему Абу ходит на восхождение только в
маске.

Ночью проснулись от свиста ветра.

— Можно попробовать, хотя вряд ли получится, сказал
Абу. — Наверху сильный ветер и мороз. Давайте посмотрим на вашу
одежду…

Проводник тщательно осмотрел наше
снаряжение, задумчиво повертел в руках мой фирменный
трекинговый ботинок «Asolo»:

— В таких ботинках я и за тысячу баксов на вершину
не пойду — без ног останешься…

Подчинившись приговору, я залез в спальный мешок и
стал любоваться, как пакуется Толя Миничкин:
термобелье, флис, пуховка, куртка из гортекса:
Присел, попрыгал, как перед выходом на разведку.

Через два часа вернулся Саня.

— Очень холодно. Выше скал Пастухова мороз за
тридцать и ветер — сечет лицо, сдувает с ног. Идти
невозможно…

Ребята вернулись чуть позже — спустились на лыжах.

За те два дня, пока мы сидели на Гарабаши, на вершину
не смог подняться ни один человек. Шестеро крепко
поморозились.

А Абу оказался прав. На четвертый день, когда мы
уезжали из Терскола, установилась великолепная
погода. Кому-то повезло. А мы подождем до будущей
горы.