Уважаемая редакция! Ничего нового в своём письме я вам не сообщу. Просто поделюсь своей болью.

Мои мама и папа, пока он был жив, прикреплены к городской клинической больнице N8 Ленинского района — по месту жительства. В 1991 году отца со смены увезли в реанимацию. Диагноз оказался таким: инфаркт и инсульт одновременно. Последствия — парализация, частичная потеря речи, амнезия и другие нарушения соматического состояния и психического здоровья. Когда пришло время получать инвалидность, ВТЭК установила третью группу. Самую, так сказать, лёгкую. Через год эту группу продлили. А ещё через год невропатолог сказал, что по его профилю никаких нарушений у папы нет. Участковый терапевт тоже отмахнулась, мол, состояние его здоровья характерно для человека, перенёсшего такие заболевания. И предупредила: скорее всего с него инвалидность снимут; «сходите к кардиологу, может быть, он что-нибудь напишет, но для инвалидности этого всё равно будет мало».

Между тем папа уже ни читать, ни писать не мог, у него была частично нарушена ориентация в пространстве. Помогли люди, уже натерпевшиеся в своих мытарствах на пути доказательства своей нетрудоспособности, они подсказали, что нужно обратиться ещё и к психиатру и логопеду. Эти врачи, обследовав папу, написали своё заключение, и комиссия дала ему первую группу инвалидности. Пожизненно. Так закончился первый этап нашей семейной беды.

Начался второй. В течение пятнадцати лет папа наблюдался врачами поликлиники при больнице N8. Участковый врач ни разу к нему не приходила домой, его вызывали по телефону для сдачи анализов и проведения других диагностических мероприятий; это называлось диспансерным наблюдением. Мама шла с утра, занимала для папы очередь, потом бежала домой, чтобы проводить отца в поликлинику. Как движется очередь в районных поликлиниках, знают все, у кого нет средств на добровольную медицинскую страховку. Занимаешь очередь у нескольких кабинетов сразу, потом бегаешь от двери к двери и всякий раз выслушиваешь упрёки в том, что «идёте без очереди». Папу всё это очень раздражало, из поликлиники он всегда возвращался «на взводе». Он не любил посещать поликлинику, но жить очень хотел! А уж сколько времени провела мама у кабинетов невропатолога, кардиолога, папиного участкового врача, чтобы взять направления на всевозможные обследования, рецепты для приобретения лекарств! Всякий раз какая-нибудь закорючка обязательно вкрадывалась в бумажку, и маме вновь приходилось высиживать очереди. Таков был второй этап нашей семейной беды.

31 мая нынешнего года начался третий. Папе стало плохо, вызвали «скорую помощь». Приехавший врач сделал кардиограмму, несколько уколов, поставил диагноз: гипертония. При этом добавил: «А что вы хотите с таким, как у вашего отца, больничным стажем и списком заболеваний?». Папа, услышав, что это «просто гипертония», от госпитализации отказался. О том, что его состояние уже было предынсультным, врач не сказал ничего. Возможно, не определил. Через два дня вечером папа стал задыхаться. Прибывшая «скорая» кислорода с собой не имела. Не было кислорода и в больнице N8, куда «скорая» папу увезла. Но всё было кончено. Реанимация не помогла. Дежурный врач так «утешила» маму: «Вашему мужу кислород всё равно уже не помог бы». Но всё это были «цветочки». «Ягодки» пошли после. На следующий день мама позвонила в больницу, и ей сказали, что тело отца увезли в морг. Позвонили в морг. В ответ услышала: «Нет такого». Мама связалась с ритуальной службой, обговорила все необходимые вопросы. В ритуальной службе её предупредили: без справки о смерти ни о каких похоронах речи быть не может. Начались наши мытарства по добыванию этой справки.

Мы хотели похоронить папу по-христиански: на третий день после кончины. Не получилось. Папа умер в пятницу вечером. В последующие два выходных дня патологоанатомы не работают. Наступил понедельник. Мы в поисках злополучной справки бегаем по замкнутому кругу: поликлиника — морг — больничный стационар, в котором папа скончался. Наступил полдень третьего после папиной смерти дня, а документы из больницы не поступили. Похороны отложены на неопределённый срок. Наконец заместитель главврача, выслушав нас и ознакомившись с папиной амбулаторной картой, выдал нам долгожданную справку. При этом объяснил, что папин случай был редким и никаких анализов, ЭКГ и прочих необходимых ему в последние часы жизни обследований сделать не успели.

Мама с этой справкой поехала в судебно-медицинскую экспертизу. Там справка всех удовлетворила. И мы понадеялись, что теперь уж сможем похоронить отца. Мы написали заявление, что от вскрытия тела отказываемся. Папа не хотел этого. Но в экспертизе ответили: раз тело поступило к ним, то вскрытие всё равно произведут. Каким стало его тело после морга, описывать не могу. Но если бы пришлось опознавать папу, я бы его не узнала. Несчастная мама с 8 до 12 часов 6 июня просидела под дверьми судебно-медицинской экспертизы, ожидая ту самую справку о смерти, без которой ритуальная служба ничего делать не имела права.

До сих пор нас мучает вопрос: для чего больница, которая не смогла или не успела спасти папу, направила его тело судебным медикам? Чтобы себя обелить? Но мы ведь никаких претензий к стационару не предъявляли! А вынуждены были мотаться по разным инстанциям за этой самой справкой. Причём каждая нас адресовала к другой, потом к третьей. Что же это за порядок — гонять удручённых горем родных по замкнутому кругу? Уже не говоря о нашем состоянии, мы чувствовали себя униженными этой бестактностью.

Позволю себе предположить, что медики не одного моего папу «вели» при его жизни таким же образом. Люди по нескольку часов просиживают под дверьми кабинетов в душных коридорах поликлиник, не всегда имея возможность попасть к специалистам. Сидя в этих бесконечных очередях учреждений ЗДРАВООХРАНЕНИЯ, мы ощущаем свою беспомощность перед медиками, чувствуя, что наше здоровье и жизнь — какая-то тысячная доля процента врачебных отчётов. Врачи делают красивые и правильные записи о визитах пациентов, об осмотрах и обследованиях. Такие записи были в папиной карте. Такие есть в картах моей мамы, сестры, зятя. С мамой ведь тоже обошлись казённо. После операции в мамину карточку врач вписал дорогостоящее лечение и при этом посоветовал ей «пить травку». Через месяц при наличии плохих анализов выписал на работу, не выдав справку на облегчённый труд. Мама была вынуждена идти на пенсию. А теперь ей говорят: вы на пенсии, вот и сидите в очереди, что вам ещё делать?

Вот обо всём этом с болью в сердце и горечью в душе хотелось рассказать тебе, уважаемая «Восточка».