С интересом жду я субботних выпусков «Восточно-Сибирской
правды», где к 85-летнему юбилею газеты публикуются
в хронологическом порядке обзоры ее пожелтевших страниц.
Прошлое всегда зовет к воспоминаниям и раздумьям. А
тут, в конкретных событиях и лицах, в невыдуманных подробностях
воскрешается день за днем многотрудная эпоха, прожитая,
пережитая нами. Не случайно, мне кажется, что статьи
и заметки о жизни родного города, успехах своего предприятия,
о военной поре, о себе и своих товарищах люди стараются
сохранить, оставить на память. Зачем? Да просто, чтобы
ощутить себя в потоке времени, в гуще жизни.

Вот и я неторопливо перебираю свой журналистский запасник:
обзоры «Восточки» как раз подошли к послевоенному периоду.
Ну-ка посмотрю, о чем я писала, попав в Иркутск в
1947 году по распределению после окончания факультета
журналистики Уральского университета. В пухлой папке
обнаруживаю сверху блокнот, который заполняла перед
отъездом сведениями о Сибири. Многому я тогда наивно
удивлялась: и чудесам Байкала, и тому, что Иркутск числится
среди самых солнечных городов страны, и громадности края.
В дипломе стоит пятерка по географии, а ведь экзамен
придется пересдавать!

Помню, поезд прибыл в Иркутск на рассвете и, сдав свой
нехитрый багаж на хранение, я решила добираться до города
пешком, чтоб поскорее с ним познакомиться. Но что это?
Глазам своим не верю!.. На привокзальной площади красочно
описанного в энциклопедии древнего сибирского града
рядом с голубым, еще довоенного образца автобусом, поджидали
пассажиров извозчичьи пролетки. После Свердловска, ставшего
в войну одним из самых крупных индустриальных центров
страны, этот сонный провинциальный пейзаж показался мне
декорацией к какому-то историческому фильму.

На Ангарском мосту нельзя было не постоять, оперевшись
на холодные перила меж синей бездонностью неба и воды.
И до чего же вкусным был воздух, который после вагонной
духоты хотелось пить большими глотками! Но за спиной
нарастал трезвон и я узрела еще одну иркутскую достопримечательность:
переполненный трамвайчик, бегущий через мост по одноколейке.
Приблизившись к остановке, он съехал на специальный
«ус», уступая дорогу встречному.

Деревянная брусчатка на проезжей части центральной улицы
уже не удивила меня. С тихим шуршаньем катил по ней
разнокалиберный транспорт, цокали лошадиные копыта.
К сожалению моему, вскоре аккуратные деревянные «кирпичики»
стали заменять на улице Карла Маркса серой лентой асфальта.
И вообще Иркутск уже при первом свидании все больше
начинал мне нравиться: строгой, без провинциальной безвкусицы
архитектурой центра, уютом деревянных домов, изукрашенных
затейливой резьбой, по фасаду, красотой чугунного литья
на массивных воротах, оградах, балконах. Охватывало
счастливое предчувствие, что историческая тема надолго
увлечет меня. Смелые планы на этот счет уже зрели, когда
я с забившемся от волнения сердцем остановилась у входа
в редакцию «Восточно-Сибирской правды»…

И сейчас, спустя более полувека, не могу пройти не сбавив
шаг мимо этого старой постройки кирпичного здания, крайним
своим углом выходящего к скверу у бывшего кинотеатра
«Гигант». У окна на втором этаже было определено мне
рабочее место в перенаселенной и без того 4-й комнате.
Ее никак нельзя было назвать кабинетом, это был по
сути небольшой зал с лепным высоким потолком и свисающей
на длинном шнуре лампочкой без абажура. Здесь проходили
собрания, отмечались праздники редакции, но и в будние
дни наша контора нередко напоминала клуб с немалым числом
посетителей.

С раннего утра надрывался телефон, на котором «сидел»
в основном информационный отдел. Связь с районами была
плохая, добыть новости из глубинки считалось большой
удачей, и заведовавший отделом Виктор Дмитриевич Маккавеев
распределял своих штатных и нештатных гонцов в разные
учреждения, где можно было узнать о главных делах области:
о севе или уборке, о надоях, сплаве леса, о перевыполненных
нормах или отставании в планах. В коротких паузах к
Виктору Дмитриевичу прорывались жалобщики. Под псевдонимом
Вик Мак он был известен читателям, как остроумный,
метко разящий недостатки фельетонист. В ходу у читателей
были цитаты и словечки.

Юмором и сатирой активно снабжал редакцию и поэт Иннокентий
Степанович Луговской — мастер задиристых частушек,
злободневных стихов и памфлетов. До войны он работал
в штате «Восточки» и после армии чувствовал себя в
нашей 4-й комнате по-свойски: усаживался на любой свободный
стул и, не выпуская изо рта погасшей трубки, отдавался
магии рифм, тут же с пафосом зачитывал нам свое творение.

Иннокентий Степанович был одним из инициаторов и участников
журналистских рейдов в сельскую глубинку. В горячую
пору сева или уборки редакционный «газик» снаряжался,
как в боевую разведку. Фотокорреспонденты запасались
пленкой, изучалась карта намеченного района, маршрут,
задачи, сроки. Попасть в эту творческую бригаду было
делом чести, но со временем сложился постоянный состав.
Из сельскохозяйственного отдела обычно ездил Володя
Козловский, недавно демобилизовавшийся летчик — молодой,
бравый, с боевыми орденскими колонками во всю грудь.
Какими судьбами попал он в «Восточку»?

— Ночью, понимаешь, вдруг написалась однажды у меня
быль про самого себя, — рассказывал он мне. Я ведь
перед войной сельхозтехникум окончил и даже свой первый
сев в Карелии отвел. Гордился, ноги меня так и тянули
к полю. Эх, урожай будет на славу! А урожай истоптали
немецкие танки. И я из агрономов прямиком в летную школу.
Летать стал штурманом на бомбардировщиках дальнего
действия — и в тыл врага, и в партизанские отряды,
и раненных вывозил, и разведданные собирал, и листовки
разбрасывал вдоль вражеских позиций. А поле свое золотое,
фашистами поруганное, всегда помнил…

— Вот с этим рассказом и явился к редактору
«Восточки» — была не была… Семен Моисеевич Бройдо,
когда стал читать мой опус, вижу, щурится усмешливо сквозь
толстые очки. «Нет, — говорит, — сейчас вакансий в штате».
Но прощаться не спешил, о жизни моей расспрашивал.
Зав. сельхозотделом Евгений Алакшин, который был в кабинете, тоже
интерес проявил ко мне и, переглянувшись, они предложили
пройти мне в газете испытательный срок. Ура! Я сразу
увлекся: безотказно ездил в командировки по колхозам,
с председателями умел по-свойски разговаривать, нравилось,
что к моим советам они всерьез относятся. Писал о крестьянском
труде. И, знаешь, в замес собственного житейского опыта
все серьезней входили размышления о сложных судьбах
своих современников — победителей войны с фашистами…

(В редакции был настоящий праздник, когда в 1957 году
в Иркутском издательстве вышел первый роман В.Н. Козловского
«Верность», который имел большой успех у читателей.
Затем последовали романы «Братья по крови», «Ищу свою
звезду», сборники рассказов, новелл, очерков. Пришедший
к нему творческий успех не оторвал его от «Восточки»
— он оставался ее верным автором).

Я думаю, что в творческой судьбе В. Козловского немалую
роль сыграла тесная связь «Восточки» с Иркутской писательской
организацией. Известные наши писатели И. Молчанов-Сибирский,
Г. Марков, А. Ольхон, К. Седых, И. Луговской, Г. Кунгуров
не только часто сами публиковались на ее страницах,
но и, заметив интересный газетный материал, предлагали
журналисту доработать его для литературного альманаха,
организовывали творческую учебу, консультации, а на
еженедельных литературных «средах» — обмен мнениями,
споры, диспуты.

Мне, начинающему литсотруднику отдела культуры и быта,
было поручено освещение всех этих интересных мероприятий.

Многому научило меня это творческое общение: вырабатывался
собственный взгляд на литературу послевоенных лет, обогащали
встречи с самобытными людьми жизни.

Помню, как настороженно слушали мы на летучке сообщение
ответственного секретаря редакции М.И. Давидсона о введении
нового распорядка дня в коллективе. Четким командирским
голосом он сообщил нам, что в областном комитете партии
введены сверхурочные вечерние часы — до 23.00. Все
молчали.

— В кремлевском кабинете товарища Сталина окна до рассвета
не гаснут…

Оспаривать 12-часовой рабочий день в данном случае было
бессмысленно — жизнь по неписанным законам, по безоговорочному
приказу сверху была нормой. Свободного времени у нас
оставалось с 18.00 до 20.00. Дом, семья, дети и необходимый
человеку отдых никак не вмещались в этот короткий интервал,
и к концу вечерней смены многие откровенно «клевали
носом». Мы писали ответы на письма трудящихся, которыми
были завалены ящики письменных столов, диктовали машинисткам
материалы в запас, некоторые уходили в библиотеку, где
между стеллажами были заботливо оборудованы уголки
для тех, кто писал в номер или не укладывался в график
сдачи материала.

Однако ближе к концу сверхурочные часы заполнялись в
основном «разговорчиками». Шутили, разыгрывали друг
друга, спорили. «На огонек» вечерами в редакцию заходили
многие наши авторы, люди весьма интересные, просто-таки
«начиненные» всякого рода жизненными сюжетами, историями,
фантазиями. В один прекрасный вечер я придумала зарегистрировать
«входящих» в своем блокноте: их оказалось не меньше
десятка. Забежал, видимо, по пути перед началом спектакля
директор драмтеатра О.А. Волин, пригласил на премьеру
Островского, выведал, кто будет рецензентом, ненавязчиво
похваливая при этом актеров. Доктор Явербаум, весельчак
и острослов, выдал серию анекдотов о «венериках», своих
пациентах, численность которых пугающе растет, о чем,
разумеется, необходимо писать газете. Подвыпивший художник
Шабалин с видом победителя разгладил на газетной подшивке
небольшой осенний пейзаж: заходящее солнце в нежно-розовом
небе смотрится в зеркальную гладь речной заводи.

— Душа просит мира, тишины, красоты…

Вспоминая сейчас эти давно минувшие годы, я растроганно
думаю о той товарищеской спайке, которая единила журналистов
«Восточки». Я считаю, что мне здорово повезло на творческом
старте.

Заведовала тогда отделом культуры и быта Евгения Эдуардовна
Шварц. Она оставила в моей жизни неизгладимый след.
Это у нее брала я уроки терпеливого, искреннего и деятельного
участия в судьбе человека, приходящего в редакцию с
житейской исповедью, с жалобой или просьбой. Иногда
над ней посмеивались: столько времени на какого-то чудака
тратишь… Усталое лицо Евгении Эдурдовны хмурилось:
чудак тоже личность, и среди чудаков, как известно, встречаются
личности знаменитые. А оттолкнуть, оборвать человека
проще всего… Евгения Эдуардовна была олицетворением
совестливости в редакции, ее мягкая интеллигентность
убеждала коллег лучше строгих выговоров и начальственных
нотаций. Педагог по профессии, она по особому любила
опекать молодежь. Правда, начинающей «зеленой» молодежи
было в редакции маловато. Я (тогда Лариса Тихонова)
да еще Галя Клепцова (Шмулевская), недавняя выпускница
Иркутского университета, были самыми юными. В основном
же редакционном составе преобладали журналисты, вернувшиеся
с войны и еще не снявшие военной формы.

Несмотря на все бытовые, житейские трудности, жили и
работали мы на «подъеме», с надеждой, с искренней верой,
что мы победим и на трудовом фронте. Приезжая из командировок,
журналисты с азартом «проталкивали» свои материалы,
пронизанные этим настроением. Полосы большие, «зубастые»,
как их называли, статьи на промышленные темы писал
Леонид Лифшиц. Сдав материал на машинку, он обязательно
заходил на разминку в нашу 4-ю комнату в накинутой на
плечи длиннющей шинели. И тут же начинались остроты
по поводу длиннот. Надо сказать, что и на летучках критика
не всегда так попадала в цель, как в остроумных эпиграммах
и шуточных словесных дуэлях. В них с блеском участвовал
и Саша Богашев, литсотрудник нашего отдела культуры
и быта. У него, к сожалению, была уже неизлечимая форма
туберкулеза и он угасал на наших глазах, до конца оставаясь
мужественным, не терпящим жалостливости к себе человеком.
Писал неординарные, интересные рецензии, любил театр
и увлеченность работой считал своим главным лекарством.
Когда я стала приобщаться к трудному жанру рецензий,
он с большим тактом вооружал меня ценными профессиональными
советами. Чаще всего в форме вопросов, на которые надо
было ответить самой.

Так, шаг за шагом университетский диплом в соединении
с творческим опытом в «Восточке» вырабатывали во мне
навыки профессионализма. Начав с коротких информаций
и официозных отчетов со всяческих собраний и конференций,
я долго искала свою главную тему. И мне кажется — нашла,
за что благодарна «Восточке», которую считаю своею «крестной».
Начала писать о богатстве духовного мира своих современников,
о талантливых, работящих, скромных сибиряках, о золотом
запасе людей, которых нередко называют «простыми». Храню
очерки о писателях, художниках, актерах, о героях войны,
об ученых и учителях. Четверть века работая после газеты
главным редактором художественного вещания областного
радио, продолжала эту скромную летопись. Думаю, что
эти чувства своей причастности к нашей жизни, озабоченность
днем сегодняшним сохранились у сегодняшних восточкинцев.
Значит, добрые традиции живут — и это главное.