издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Опасная прослойка

– А наш ирутский повар Иван принимает рождественские заказы и, между прочим, каждое блюдо рекомендует как произведение искусства, – Владимир Платонович улыбнулся. – Что, письма из Сибири пришли? – в ответ улыбнулась супруга Надежда Владимировна. – Нет, об Иване Днепровском я вычитал в «Восточном обозрении». Там Иркутск просто как на ладони.

Польза, отсроченная во времени

Владимир Платонович Сукачёв был всегда готов вкладываться в дела, отдача от которых ощущалась не сразу, а лишь по прошествии известного времени. Кажется, это было в нём от природы – унаследовано от деда по линии матери, Никанора Петровича Трапезникова. Правда, когда он в начале восьмидесятых давал «подъёмные» новоиспечённой газете «Восточное обозрение», то рассчитывал на достаточно скорый дивиденд: у него, шагнувшего за тридцатилетний рубеж, было много планов, и они, разумеется, требовали освещения. 

Но газета несколько разочаровала его и своей интонацией, и направлением. В бытность же иркутским городским головой он и вовсе огорчался отдельными публикациями, впрочем, ни разу не пустился в дискуссии и не прибег к опровержениям. И вот, когда газета прошла своё первое пятнадцатилетие, вдруг почувствовалась отдача от неё. Не та, на которую он когда-то рассчитывал, но всё-таки замечательная. В первый раз Сукачёв ощутил это, когда, возвратившись из-за границы, смог восстановить все городские события по подшивке «Восточного обозрения». Новый издатель (он же и редактор) Попов завёл штатного стенографиста. И теперь уже думский секретарь, говорят, использовал газетные репортажи для составления протоколов. Кроме того, новый хроникёр передавал выражение лиц, отмечал интонацию не только выступлений, но и отдельных реплик. Вообще, ремарки от редакции сделали бы честь и профессиональному драматургу, так ёмко передавали они атмосферу заседаний.

Нынешний состав думы вышел очень неоднородным да отчасти и неожиданным. Конечно, можно было предположить, что с открытием судебных установлений юристы выдвинутся во власть, но по иркутским меркам это произошло слишком быстро. Ведь одно дело, когда четвёрка присяжных с председателем судебной палаты во главе входит в общественный комитет при колонии малолетних преступников, – и совсем другое, когда юристы внедряются в городское самоуправление. Конечно, господа адвокаты бывали в думе и прежде, но уступали числом и докторам, и педагогам, не говоря уж о купеческом большинстве. Теперь же большинство это явно обеспокоилось: 

– Пойдут теперь, что ни слово, рассуждения: законно-незаконно, этак трактовать или так – замучают, душу вынут! – с усмешкой предрекал один думский старожил. 

– И намёки-упрёки пойдут, что не все, мол, из присутствующих кончали университеты, да и просто слишком мало образованны…

– И газеты туда же: непременно ведь к списку гласных сделают и расклад, кто где и когда учился. 

 А расклад на последних выборах получился такой: из 67 гласных, избранных в январе 1898 года, с высшим образованием были только 21. Даже и имеющих среднее образование насчитывалось лишь 15 человек, остальные же были выпускниками уездных, городских училищ. И естественно, что их очень озаботило явление в думе понаехавших присяжных поверенных.

Прямо, впрочем, ничего не говорилось на публике. Но как только появилось предложение нанять в думские секретари практикующего юриста, плотину разом и прорвало:

– И без того уже у нас пять юристов!

– На юридических факультетах учат ведь вообще, а на разные узаконения по городскому делу никакого внимания не обращают!

 – Это и понятно: профессора ведь не имеют подходящей практики. А без неё разве можно что-то понять в нашем городовом положении?

 – Да уж, особливо есть взять во внимание прилагаемые к нему разъяснения разных министерств и правительствующего сената. 

Молчат, но шапками закидывают

Сами же юристы, напротив, сетовали, что их слишком мало в думе, чтобы можно было влиять на характер постановлений.

– Вот уж, кажется, убедили всех в прошлый раз, разбили все «аргументы», а они нас молча зарезали – при баллотировке! Просто потому, что у них абсолютное большинство голосов, – сокрушался гласный из присяжных Харламов. – И в результате вынесли явно противоправное решение. Надеюсь, губернатор его завернёт (и даже всего вероятнее, что так), но стыдно нам, профессионалам, быть такими беспомощными. Надо что-то делать, но что? Конфронтация исключена, возможны только мирные, деловые подходы. А вот что, господа: не размножить ли нам сборник постановлений по городскому делу, подготовленный одним известным присяжным поверенным? Он не из местных, но тем не менее издание-то одно из самых толковых, на мой взгляд, не случайно управы всех крупных городов им только и пользуются!

На Валериана Александровича Харламова Владимир Платонович обратил внимание сразу: слишком ярко в том проявилась новая юридическая прослойка. «Для Европы Харламов, может быть, естественен, но в Иркутске он резко выделяется – и своею готовностью восхищаться коллегами-конкурентами, и неспособностью к позе, рисовке, и неизменным здравым смыслом в поступках и суждениях. Жалко, не довелось поработать с ним. Вот была бы поддержка, и сколько сбереглось бы сил, потраченных на выморочную оппозицию». 

В начале восьмидесятых иркутян объединяла надежда на университантов, само появление которых (в этом не сомневвались) переменит всю городскую жизнь. И Владимир Платонович, вступая в должность городского головы в 1885-м, надеялся опереться на самых образованных гласных. Но, как ни странно, поддержали его большей частью старейшие гласные, махровые консерваторы. Тут-то он и убедился вполне, что только состоявшиеся, удачливые в профессии (вот как Харламов, к примеру) могут быть по-настоящему полезными в деле. А иных груз полученных знаний превращает в бузотёров и крючко-творов. Они способны разрушить любое дело, но всего более разрушают самих себя. Семён Семёнович Щукин, очевидно тяготевший не к службе, а к служению, не мог ни того ни другого. Своими бесконечными «особыми мнениями», репликами по формальному поводу он так задёргал гласных, что даже любившее «соль и перец» «Восточное обозрение» потеряло терпение и в номере от 27 сентября 1896 года написало в репортаже из думы: «Гласный Щукин, по обыкновению, сделал какое-то несущественное протестующего характера заявление по поводу ремонта тротуаров вроде того, откуда взять средства домовладельцу, если их у него нет. На это, разумеется, не обратили внимания». 

Какой-то период у Владимира Платоновича Сукачёва была надежда на гласного Власова, хорошо подготовленного и энергичного юриста, в недавнем прошлом товарища губернского прокурора. Но в думе Василий Дмитриевич сразу же обрядился в тогу оппозиционера, и к нему присоединились отставной чиновник Щукин, выпускник ветеринарного института Собокарёв, отец и сын Лаврентьевы и домовладелец Крылов. Эти пятеро всегда садились напротив председательствующего и, казалось, только ждали случая зацепиться за какую-нибудь неудачную фразу, оговорку. Было неприятно, конечно, но Сукачёв надеялся, что со временем у оппозиционеров выйдет пар. С этой мыслью Владимир Платонович и подошёл к 17 февраля 1894 года, когда дума большинством голосов постановила просить его баллотироваться в городские головы на третий срок. 

А в секретари не угодно ли?

Для него это было непростое решение, потому что семейные обстоятельства требовали отъезда из Иркутска. И вот, когда он всё-таки пошёл навстречу думе, когда началось выдвижение, четвёрка оппозиции предложила попробовать голову в качестве… думского секретаря. 

На заседании 4 апреля того же, 1894, года, когда было объявлено, что Сукачёва избрали городским головой, гласный Чурин поднялся с места и от имени гласных зачитал адрес. Это был адрес-извинение за проступок коллег. Он назван был совершённым намеренно, с целью публично нанести голове обиду. Ещё через неделю, 11 апреля, на заседании думы зачитали адресованное господину губернатору особое мнение шести гласных (Власова, Щукина, Собокарёва, Крылова и отца и сына Лаврентьевых). В нём заявлялось, что выдвижение господина Сукачёва в секретари с точки зрения положений закона не может содержать в себе ничего оскорбительного, а значит, толкование его в таком смысле законом не предусмотрено. А вот чтение в думе адреса господину Сукачёву незаконно, потому что оно не было обозначено ни одним из пунктов повестки прошлого заседания. Равно как незаконно и поведение господина Сукачёва, допустившего чтение данного адреса. Сукачёв обязан был обеспечить свободу высказываний не участвовавшим в поднесении адреса, а раз этого не произошло, налицо превышение им власти и его попытка оказать на гласных давление. Кроме того, чтение адреса отняло у участников заседания известное время, что также нельзя трактовать как законный акт.

«В истории думы этот эпизод растворится как несущественный, – попробовал дистанцироваться Владимир Платонович, – и, должно быть, его так и стоит воспринимать. И возможно, когда-нибудь у меня и получится. Но теперь лишь один вопрос, и только к себе: что мешало мне, собственно, подъезжать сейчас вместе с семьёй к Петербургу, а может быть, и к Берлину уже?»

Синдром Гаряева 

– И всё-таки, всё-таки, Владимир Платонович, есть надежда со временем собрать всех думских юристов в отдельную комиссию, – ненавязчиво утешал заместитель городского головы Пётр Яковлевич Гаряев. – Это будет неплохой механизм для апробации сложных постановлений, для выработки заключений по спорным делам. Я совершенно убеждён, что юридическая комиссия облегчит работу думы, введёт в нормальное русло сегодняшние потуги контроля за законностью. 

Разумеется, Гаряев был прав, хоть, наверное, это всё же был взгляд юриста, присяжного поверенного. Но и мудрого человека тоже. Пётр Яковлевич часто замещал Сукачёва в должности головы и делал это неизменно достойно. Его образованность, сдержанность, взвешенность поступков, наконец, его внешнее благообразие – всё указывало на возможного преемника. Впрочем, Щукин и компания усмотрели в Гаряеве серьёзный изъян – его адвокатскую практику. 

– Известно, что у господина Гаряева есть золотые прииски, но известно и то, что это нисколько не противоречит его положению заместителя городского головы. Однако с точки зрения закона предосудительно, занимая такую должность, не оставлять профессиональных занятий, то есть выступать поверенным. Ибо отстаивание интересов нанимателя может войти в серьёзное противоречие с городскими интересами, – наистрожайше предупредил Семён Семёнович Щукин.

Угроза была, конечно, гипотетической, но по какой-то злой иронии именно так всё и произошло. В 1895 году после смерти гласного городской думы Чурина его вдова попросила Петра Яковлевича представлять её наследственные интересы, и он ей не отказал. Но завещаний оказалось два, и одно, последнее, было в пользу города. Его-то и на-деялась опровергнуть истица.

Исход дела, впрочем, был заведомо предрешён: Чурин не успел донести до нотариуса своё последнее завещание, потому даже и начинающему юристу не составляло труда доказать, что оно не имеет законной силы. Гаряев, однако, надеялся повлиять на истицу, и она действительно согласилась направить часть наследуемого капитала на благо-творительность. Но как только слухи о иске вдовы достигли думы, Семён Семёнович Щукин устроил настоящее представление: 

– Удивительным, поразительным и просто невозможным кажется совмещение в одном лице защитника городских интересов и явного их противника! Факт беспримерный в истории местного самоуправления, и он требует от всех нас категорического осуждения! 

Но мнения гласных разделились, и после оживлённого обмена 19 голосами против 6 дума выразила поддержку действиям заместителя городского головы. Однако мрачное предсказание Щукина всё-таки сбылось: вдова Чурина вдруг неожиданно, разом умерла, а её наследники пожелали вывезти полученный капитал из Иркутска. Газеты писали потом, что в том, другом, месте они чуть не всё наследство отдали на благотворительность, но иркутскому самоуправлению от этого легче не стало. 

Почтеннейшая фигура Петра Яковлевича Гаряева пошатнулась от такого удара. И хотя коллеги по городской управе выражали ему сочувствие, коллеги по адвокатуре язвили у него за спиной, и достаточно громко, чтобы он мог расслышал о «синдроме Гаряева». Пётр Яковлевич обиделся, хотя виду почти не подал. 

Три года спустя, в 1898-м, во время одного из процессов молодой помощник поинтересовался у Гаряева:

– Слышали анекдот от «Восточного обозрения»? В номере тридцать третьем за нынешний год вместо «юристы» написало «хористы». И, представьте, в передовице, на видном месте!

– Надеюсь, извинились?

– Написали «Вкралась грубая опечатка».

– Действительно, грубая: не родился ещё тот хормейстер, у которого мы запели бы в унисон.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.

Проект осуществляется при поддержке Областного государственного автономного учреждения «Центр по сохранению историко-культурного наследия Иркутской области».

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Мнение
Проекты и партнеры