Медвежий угол

В 30-е годы быстро добраться до деревни Кондратьево, основанной переселенцами из-под Новгорода, можно было только самолётом. Правда, первый «кукурузник» прилетел сюда, когда Миша Каверзин учился уже в 4 классе. На носу были какие-то важные выборы, и самолёт доставил избирательные бюллетени.

Это был настоящий праздник. Вся деревня, млад и стар (в школе по этому случаю отменили уроки), утаптывала на реке снег, готовя посадочную полосу. А потом стояла на высоком берегу и смотрела, как опускался всё ниже и ниже диковинный летательный аппарат, похожий на стрекозу.

Можно было в Кондратьево попасть и по «столыпке» — разбитой полугрунтовой дороге, проложенной в 1912 г. при Столыпине, чтобы быстрее осваивать Сибирь. Путь шёл с красноярского Канска до красноярского городка Богучаны, пересекая самую западную часть территории Иркутской области пополам. Можно было сплавиться вниз и по Чуне, но опять-таки попадёшь в Красноярский край.

До своего же райцентра Шиткино (ныне это территория Тайшетского района) добирались с трудом. На лошадях. Чаще всего по зимнику. А летом эта просёлочная дорога становилась мало проходимой. Не дорога, по сути, а место для неё. Этакий ориентир.

В общем, настоящий медвежий угол. В войну отсюда даже не могли вывезти припасённый для сдачи государству хлеб. Сделали это лишь в 1946-47 гг. Хранили собранную на полях пшеницу в амбарах. Засыпали её только хорошо просушенной. Оттого зерно и не испортилось. Сами же сельчане нередко голодали. Некоторые не выдерживали, воровали хлеб из тех амбаров, что стояли у реки на деревянных столбах, чтобы во время разлива Чуны пшеницу не залило водой.

Воровали искусно. Пробравшись глубокой ночью под амбар, буравили пол длинным сверлом-центровкой. Пшеница «текла» в мешок сама — под своей же тяжестью. Дырку затыкали приготовленной заранее деревянной пробкой. За раз брали хлеба понемногу, чтобы пропажа не обнаружилась. На сотню амбаров был один сторож. Он обходил закрома, смотрел, целы ли замки, печати, и шёл дальше. Под пол не лазил.

Но умельцев со свёрлами всё равно ловили. За 1 кг похищенного давали год тюрьмы, за 3 кг — 3 года, за 5 кг — 5 лет.

От голода спасала охота. Охотились в Кондратьево все, даже дети, которые приобретали профессиональные знания сначала дома, из рассказов взрослых, потом сопровождали их в тайге, а затем начинали ходить туда самостоятельно.

Мишу Каверзина всему научил дед — Иван Фёдорович Каверзин, потому что мальчик рос без отца. Его родителя, начальника лесозаготовительного участка в соседнем Полинчете, арестовали в 1938 г. за неосторожно обронённое слово, объявили врагом советской власти и через 10 дней расстреляли в посёлке Пивовариха под Иркутском.

Храбрый мальчик

Все деревенские мужики отправлялись в лес на охоту сразу после Покрова (14 октября). По пороше — первому снегу, когда следы диких животных становились видны. 7-летний Миша Каверзин страшно заволновался накануне. Боялся, что дед тоже уйдёт, заберёт ружьё, собак. И тогда он не сумеет поохотиться. Поэтому решил сбегать в тайгу, пострелять белок.

Деду ничего не сказал, думал обернуться быстро. Взял его собак, дробовое ружьё, 28-й калибр. Не забыл прихватить с собой пару патронов с усиленным пороховым зарядом и крупной пулей-жиганом вместо дроби. Так, на всякий случай. Вдруг попадётся лось или другой крупный зверь.

В густом ельнике за околицей подстрелил три белки. Кедровников в здешних лесах не было, белки питались в основном семенами еловых шишек. Елей росло много, соответственно и зверёк водился повсюду.

Мальчик, увлёкшись охотой, уходил в глубь тайги всё дальше. Собаки убежали вперёд. И вдруг услышал, как они буквально зашлись в злобном и непрерывном лае. Белку облаивали совершенно по-другому — звонко, голосисто, без надрыва, с паузами. Будто играли, развлекались в своё удовольствие. А тут!.. «Наверное, нашли лося», — обрадовался юный охотник. И бегом устремился вперёд. Добыть лося он мечтал всегда, но как-то всё не удавалось.

Миша вставил в ствол патрон с «жиганом». Второй, как учил дед, взял в руку. Вдруг осечка или не удастся убить лося с первого раза. Тогда можно ружьё быстро перезарядить и выстрелить снова.

Каково же было изумление, когда он, подбежав к собакам близко, не увидел никакого копытного с ветвистыми рогами. Собаки вели себя необычно — остервенело лаяли куда-то вниз, под большую корягу.

— Я сразу догадался, что там берлога, — вспоминает Каверзин. — Медведи перед Покровом обычно уже залегают на зимнюю спячку. Вспомнил наставления взрослых — никогда не приближаться к берлоге спереди, то есть со стороны отверстия, а только сбоку или сзади. Начал было отходить в сторонку, но не успел. Из берлоги показалась голова топтыгина. Он страшно взревел… Я тут же выстрелил.

Пока зверь выскакивал из своей зимней квартиры, Миша успел выстрелить второй раз. Под ухо. Опытные охотники всегда говорили: чтобы наверняка, надо целиться медведю под ухо. У него там самое уязвимое место. Пуля достала рассвирепевшего хозяина тайги уже в прыжке. И он упал замертво. Перевалился, как огромный бурый мешок, через валежину. Его отделяли от человека всего лишь 10 метров.

Храбрый мальчик отошёл от деревни уже далеко, километра за три. На обратном пути он делал своим небольшим топориком затёски на стволах деревьев, чтобы найти потом дорогу.

С порога закричал:

— Деда! Я добыл медведя!

— Я те покажу… медведя! Добыл он… — начал было дед, подходя к внуку с ремнём в руках, и осёкся. Понял, что тот не шутит. Глаза у Миши горели, волосы на голове были мокрые и взлохмаченные. Да и собаки никак не могли успокоиться, бегали по двору.

Дед с соседом оседлали лошадей и поехали за медведем. Когда привезли и разделали, по обычаю мясом и жиром поделились с другими жителями деревни. Так здесь поступали все. Приличная доля досталась и Мише Каверзину с матерью. Женщина потом ещё долго жарила в большой чугунной сковороде медвежатину. Сытную, калорийную. «С утра съешь небольшой кусок, и весь день ходишь сытый».

— Кому досталась шкура? — спрашиваю Каверзина.

— Деду, конечно. Он из неё сшил доху. Я тоже ездил в ней зимой за сеном, дровами, в Шиткино на рынок с обозами. Морозы у нас тогда доходили порой до 50 градусов.

— А страха не было, когда увидел медведя?

— Нет. Был, помню, азарт. Наверное, по малолетству не понимал грозящей опасности.

А вот был случай…

За свою жизнь Михаил Каверзин добыл (охотники не говорят «застрелил» или «убил») более десяти медведей. Ни разу его рука не дрогнула. Хотя были моменты и очень опасные. Однажды, работая уже директором Усть-Удинского госпромхоза, прилетел в отдалённый таёжный посёлок Коченга. Пошли с начальником участка Михаилом Пушниным проверять охотугодья, быт промысловиков. Взяли ружья, собак. Решили потом и сами поохотиться, если останется время.

На третьи сутки заночевали в зимовье молодых охотников. Те накануне обнаружили берлогу и пригласили проверяющих пойти за косолапым вместе. Шли, ориентируясь на оставленные ребятами затёсы. Но те стали их делать не сразу от берлоги, а после, отойдя метров на двести. Поискали, поискали — нет её. Остановились у могучего столетнего кедра в раздумье, где искать. Собак отпустили с поводков, и те сразу разбежались. Только пёс Каверзина почему-то остался, начал принюхиваться к корявым корням буквально у самых ног хозяина.

Шерсть у собаки вздыбилась. Она начала громко лаять, как обычно лает на крупного зверя. «Что за чертовщина», — подумал озадаченно Каверзин, как тут же сообразил, что стоит… на берлоге.

На лай его пса прибежали остальные собаки. Медведь, проснувшись, со страшной силой ударил лапой в потолок своей зимней квартиры, пытаясь достать обидчиков. Но не пробил его, лишь вздыбил. Михаил Пушнин срубил и нёс к отверстию берлоги две жерди. Медведь в это время выскочил навстречу ему. Каверзин сделал выстрел, потом второй, но хозяин тайги всё же успел дотянуться до человека, сбил того с ног, схватил в ярости за ногу.

Только после третьего выстрела упал. Прямо на Пушнина. К счастью, нога у начальника участка осталась целёхонькой. Оказалось, что первой пулей медведю перебило челюсть. Он пасть-то открывал, но сжать зубы не мог. Это Пушнина и спасло.

В этот момент чуть поодаль раздался душераздирающий крик одного из молодых охотников: «Ой! Тут второй медведь!.. Медведь меня рвёт!» Каверзин бросился на выручку, но у «коллеги» нога просто застряла среди корней соседней лиственницы. Парень ногу никак не мог выдернуть. Решил, что рядом ещё одна берлога, что он в неё провалился и мишка-сосед вцепился в его ногу. О том, что медведи рядом берлоги не делают никогда, то ли не знал, то ли не подумал.

А второй молодой охотник отбежал в страхе далеко. Когда вернулся, Каверзин его укорил:

— Зря убегаешь. Медведь бросается в первую очередь на убегающего.

— Сидим вчетвером на туше, ружья прислонили к стволу кедра, — вспоминает Каверзин, — и тут вдруг зверь вздрогнул. Мы все пулей отбежали-отпрыгнули шагов на десять. А это у него была всего лишь предсмертная судорога…

Михаил Каверзин охотился на разную дичь. На лося, изюбря, кабана, северного оленя. Раненый кабан-секач тоже бывает очень опасным. Но охота на медведя — это особый полёт. Здесь азарт и смертельная опасность идут рука об руку. Чуть дрогнул, чуть испугался, не рассчитал, и ты — уже сам жертва. Косолапый запросто может снять с тебя скальп. Потому и считается эта охота уделом только самых смелых, выдержанных и умелых.

Михаил Каверзин говорит:

— Любой уважающий себя охотник должен срубить дом, вырастить детей и добыть медведя. Хотя бы одного в жизни.

Призвание — передовик

Председателем Иркутского областного общества охотников и рыболовов Михаил Каверзин стал 18 лет назад. До этого успел поработать в своей родной деревне Кондратьево шофёром, заведующим сельским клубом, начальником производственного участка Тайшетского госпромхоза. Будучи директором Усть-Удинского госпромхоза, вывел его в передовые. С лучшей стороны проявил себя и в должности заместителя начальника Облохотуправления. Иначе его бы не избрали единодушно главным охотником Приангарья.

Он и охотобщество сумел сделать лучшим в Сибирском федеральном округе. За что был удостоен звания «Заслуженный работник охотничьего хозяйства РФ», награждён двумя орденами. Принял его в 1988 г. отстающим почти по всем показателям, а уже в 1989 г. вывел в передовые.

— Михаил Архипович, что удалось решить по-крупному за эти 18 лет?

— Ну, многое… Перво-наперво, удалось создать эффективную команду управленцев-единомышленников. Как в аппарате облобщества, так и на районном уровне. Воспитали хороших, думающих руководителей местных охотобществ. Могу назвать некоторых из них. Это Валерий Хилинский (Ангарск), Александр Пономарёв (Усолье), Александр Мелихов (Братск), Владимир Шевцов (Черемхово) и другие. Создали также неплохую материально-техническую базу.

Я помню, как ещё несколько лет назад областное общество охотников и рыболовов ютилось в арендованных помещениях, чуть ли не в полуподвалах. А теперь у этой общественной организации всё как у людей. Добротное четырёхэтажное здание на ул. Трилиссера, построенное хозспособом на равных долях с иркутским коопзверопромом. Переехали в новые дома и некоторые районные охотобщества — в Качуге, Еланцах, Усть-Орде.

Средства зарабатывали сами, продавая пушнину, дикорастущие, лекарственное сырьё, ширпотреб. Охотобщество — организация хотя и не коммерческая, но по закону предпринимательством заниматься может. Надо же ей как-то выживать в рынке.

Однако самой большой заслугой Михаила Каверзина и его команды можно считать то, что удалось обеспечить работой большую часть любителей охоты и рыбалки, которых в Приангарье официально зарегистрировано 40 тысяч. А также — оружием, боеприпасами, снаряжением. По их инициативе Законодательное собрание приняло решение: лицензию охотпользователю выдавать не менее чем на 25 лет. А не на три года, как было раньше. Это правило действует с 2003 г.

— Что можно сделать за три года? — спрашивает меня Каверзин. И сам же отвечает: — А ничего! Только полностью выбить зверя и уйти. Какой дурак будет вкладывать средства в обустройство арендованных охотугодий, возводить там базы на такой маленький срок. А 25 лет — это уже серьёзно.

В итоге началось активное строительство охотничьих баз (дом, баня, дороги и др.), приобретение «Буранов», автомобилей высокой проходимости. Охотники стали проявлять заинтересованность в охране на своих территориях диких животных от браконьеров.

Правда, в этом в целом положительном нововведении есть и большой кукиш в их адрес. Новый Административный кодекс РФ запретил егерям, охотоведам, руководителям охотничьих организаций составлять протоколы задержания браконьеров.

— Более того, нам теперь вообще нельзя их задерживать в охотугодьях, осматривать их автомобили, — сетует Каверзин.

— А что можно? — спрашиваю я. — Встретить хлебом-солью, поцеловать и проводить дальше?

— Примерно так… У нас сегодня в борьбе с браконьерами нет абсолютно никаких прав. Их все отобрали у охотпользователя. Думаю, руководители нашей страны, депутаты Госдумы, стремясь в Европу, вообще в так называемый цивилизованный мир, перегнули палку. Переигрывают в демократию.

— Браконьеров теперь не задерживаете совсем?

— Задерживаем. По привычке. Внушаем, воспитываем… И отпускаем — без всякого наказания. Депутаты сделали браконьерам изумительный подарок — безнаказанность. Я этого, честно говоря, не понимаю. Ведь один только охотнадзор, где работает, кстати, довольно мало людей, с этой застарелой проблемой не справится. Живём надеждой, что какие-то права нам вернут.

Дикие кабаны жируют

Михаил Каверзин, работая главным охотником области, постоянно экспериментирует. Говорит:

— Вот открыли два года назад за Иркутским водохранилищем участок ОХ «Иркутское море» по кабану. Там зверя охраняем от браконьеров, подкармливаем, чтобы увеличить его численность. Добываем в год пока мало — не более 5 голов. В будущем планируем эту цифру удвоить.

Добычу зверя в этом охотничьем хозяйстве ведут строго по науке. Отстреливают только молодняк. Секачей и маток не трогают. Без первых стадо диких свиней может при глубоком снеге и не перезимовать. Секач торит (разгребает) дорогу, обеспечивает тем самым доступ к местам естественной кормёжки. А матку не трогают из-за приплода.

Расширяется также практика охотничьих туров по добыче медведей. Тут уж Михаил Каверзин первый инициатор. Причём не только для иностранцев, но и для граждан нашей области. Стоит такой тур дорого — около 3 тысяч американских долларов. Но желающие всё равно находятся. Тем более что мишек в нашей тайге развелось много. По подсчётам специалистов, до 7-8 тысяч.

— Строим сейчас на 45-м километре Байкальского тракта базу для проведения охотничье-рыболовных туров, — с гордостью сообщает Каверзин. — Совместим их с экологическими экскурсиями на Байкал.

Есть у Михаила Архиповича и заветная мечта. Чтобы был принят наконец федеральный закон «Об охоте и охотничьем хозяйстве». Где было бы досконально всё прописано. И права, и обязанности. Тогда охотхозяйства будут иметь чёткую правовую основу. В том числе — как охранять животный мир, как открывать-закрывать сезон охоты.

— Сейчас всё зависит от воли того или иного московского чиновника, — сетует главный охотник области.

И рассказывает, как в 2005-м провели совместно с охотнадзором послепромысловый ЗМУ (зимний маршрутный учёт). Определились, сколько и кого можно добывать. Выделили лимиты на всех лицензионных диких животных, отправили в столицу. А чиновники там взяли и произвольно уменьшили цифры по косуле в 10 раз, по изюбрю и лосю — в 3 раза. Без объяснения причин.

— Говорят, теперь эти вопросы будет рассматривать региональная власть?

— Окончательного решения пока нет. Столичные чиновники не хотят выпускать ничего из своих рук. Хотят решать всё, за всех и везде.

Что касается рыбалки, то тут, по мнению Каверзина, есть большой прогресс. Удалось добиться от областной администрации разрешения вести её во всех внутренних водоёмах Приангарья. На любой вид рыбалки — с лимитом.

Внук «Шамана» к врачам не ходит

Женился Михаил Каверзин рано, в 21 год, на местной учительнице в своей деревне Кондратьево. Подкупила она бравого ухажёристого парня добротой, человечностью и строгостью. Он не стал долго раздумывать, предложил: «Выходи за меня». Она и вышла. Кто же отказывается от хозяйственного, умелого да удачливого? Родила двоих сыновей.

— У меня теперь три внучки и один внук. Так что я четырежды дед! — похвастался Каверзин.

Внуку Денису уже 18. Он, наверное, пойдёт по стопам деда. Любит охоту и рыбалку. Самостоятельно добывает рябчиков и зайцев. Не пропускает ни одного соревнования на Байкале по подлёдному лову омуля.

Ещё я узнал, что Михаил Архипович, давно разменявший седьмой десяток лет, к врачам не ходит. Смеётся:

— Не люблю я их. Как-то пришёл, так эти эскулапы замучили. Давай придираться: почему не ходишь, почему не обследуешься? Да и некогда… Я работать люблю. Как мой отец, как дед по прозвищу «Шаман»… А лучший лекарь у меня — природа.

И положил на стол свои большие жилистые руки.

Дед, Иван Фёдорович Каверзин, слыл в Кондратьево крестьянином зажиточным. «Пахал» от зари до зари. Всё делал с умом, с выдумкой. У него были лучшие в деревне лошади, лучшие урожаи. С 1 га он собирал 35-40 центнеров пшеницы.

Раскладывал на своих полях, что были под паром, дымокуры. Спасаясь от оводов и мошкары, весь деревенский скот, пасшийся свободно, шёл сюда, под дымовую защиту. И удобрял поля продуктами своей жизнедеятельности. От того у деда пшеница вырастала высокой, колос наливался в полтора раза толще, чем у других селян.

Вот и прозвали «Шаманом». Думали, что дело не в скоте, а в каких-то особых заговорах. А коровы и быки — это так, ширма.

Но пришла советская власть, и деда в 30-х раскулачили. Всё отобрали — скот, лошадей, землю. Отдали колхозу. И чуть не упрятали в лагеря. Спасся репрессированный «Шаман» чудом. Знакомый из НКВД, охотник-любитель, не раз приезжавший к нему, сумел его тормознуть на пересылке, как якобы больного. На полгода там задержал, пока всё не «рассосалось».

С той поры дед и занялся всецело охотой, которую тоже знал в совершенстве. А всё, что знал, передал «внуку Миньке», то есть Михаилу Каверзину.

У «Шамана» было своё охот- угодье. Как и у всех деревенских охотников. А браконьеров не было.

— Совсем? — спрашиваю Каверзина.

— Совсем. Если кто-то проездом добывал на дедовом охотугодье пушного зверька, то оставлял в лабазе на его зимовье с запиской. Дед потом зверьков забирал.

— Зачем добывать, а потом оставлять? Можно ведь просто не отстреливать зверьков? — удивляюсь я.

Оказывается, если собаки загнали, например, белку на дерево, надо обязательно сделать выстрел. Чтобы они видели падающего на землю зверька. Иначе потом не станут его облаивать. Отучатся работать. Допустить такое, особенно в начале сезона, никакой охотник позволить себе не мог. Вот и стрелял. Был вынужден это делать, но никогда чужое не брал. Оставлял хозяину охотугодья.

Сейчас, увы, нравы в тайге другие. Но Михаил Каверзин надеется, что если сделать охотника в лесу по-настоящему хозяином, то и старые, добрые традиции снова вернутся.