Только что был яркий, позолоченный праздник, и вот стоят эти деревья — если смотреть издали — серыми мазками на склонах. Рябины, вкраплённые в зелень кедров, вспыхивают густо-бардовым светом. Начался праздник осени, и холодный ветер, налетающий с побелённых кем-то вершин, споро и заботливо прибирается в лесу, готовится к грядущим снегам-холодам. Вода в реке Большой посветлела настолько, что и на середине её, и у противоположного берега видны тёмные полоски. Это стоят ленки, которые приготовились спускаться на зиму в Байкал. Таймени собрались тоже группами по три-четыре, а то и больше, но чаще парами, и стоят они на большой глубине — хозяева… Завтра их увидишь уже в другом, ниже по течению улове. В этом тихом таёжном отдалении не сегодня-завтра свои брачные песни запоют изюбри, олени благородные. Их в этом краю немного, и моя задача — «на подслух», по возможности, пересчитать всех.

На слиянии Кермы с Большой стоит высокий лесистый мыс, с него далеко видно, а значит — и будет слышно. Уже две ночи я провожу у огонька на вершине этого мыса — слушаю тайгу, тёмную ночами и робко синеющую утрами-вечерами. Особая надежда на сегодня — 21 сентября, предчувствие такое. Куда же дальше-то?! Ведь и лось вот-вот застонет-закряхтит, песня у него брачная такая. Ну, наконец-то! На рассвете, только что подложил сучочков в свой маленький костерок, как услышал едва ли не у самых Горячих ключей: аааэээыыыуу! Голос сильный, чёткий, под конец грубый. Запел зверь крупный, зрелый. Минут пять-семь стояла тишина, и вот далеко-далеко, ещё слышу, ему ответил второй. Перекликаются редко — уверенно-достойные, видать, мужи. На самом рассвете в их дуэль вклинился третий, он запел прямо напротив меня за рекою. Три быка!

На восходе солнца все замолкли, но тут недалеко от меня высоко и без обычных трёх колен, «фальцетом» вдруг выкрикнул четвёртый! Вон вас сколько, а я-то и на двух не рассчитывал. Вот что значит заповедник!

Конечно, сегодня к ночи я снова буду здесь, и на следующую, и на следующую ночи, пока не узнаю точно, сколько здесь «солистов». А после, может, снежок первый мне по следам поможет узнать, сколько самок хотя бы в одном гареме.

Заполнив дневник, в последний раз окинул в бинокль таёжные дали и на юго-востоке всего-то километрах в трёх-четырёх в сплошной зелени кедрового леса заметил вдруг блеснувшую поверхность какого-то неведомого водоёма. Изгибом Большой это быть не может, она левее. Карт у нас крупного масштаба тогда не было, и я загорелся: это что же за скрытое озеро? Тут же заметил азимут и вскоре был на берегу. К южному и западному берегам в виде высоких террас подходят склоны близких гор правобережья Большой. Остальные берега низинны, там сумрачная кедрово-пихтовая тайга. Длина озера метров триста, ширина — двести. Глубина — синь бездонная прямо от берегов. Но в северном углу относительно мелководно, там водная растительность и мелькают озёрные рачки-бокоплавы. Вдали от берегов плавает одинокий горбоносый турпан. Берега изрыты медведями, они грабят запасы орехов, которые делают бурундуки.

Тишина стоит на древнем озере первозданная. Но оно живёт, это видно по медленно опускающемуся западному берегу — деревья уходят под воду. Как же я не знал о нём столько времени! Может быть, в озере рыба какая есть, ведь обнаружили же мы неведомых ранее карасищ в озере всего-то с десяток километров отсюда. Обошёл по кругу, на глинистых прибрежьях следы медведя, лося, кабарги. Кабарги? Так я же зимою сюда приду, она же осёдла и останется здесь. Я буду ходить по её следам: собирать для определения то, что остаётся от обеда, измерять длину шагов, лёжек и прыжков, наблюдать, как она спасается от врагов и непогоды, буду изучать её возможности переживать время высоких снегов — собирать материал по экологии кабарги.

Бывали ли тут когда-нибудь люди?

Поднялся на невысокий склон у южного края озера, которое про себя тут же назвал Скрытым, и увидел загадочный местный раритет: немного покосившийся, потемневший от времени, с расщеплённой на четыре грани вершиною, стоял невысокий столбик. Кто, когда, зачем его тут, в этом удалённом от людских забот месте, зарыл-поставил? Обойдя со всех сторон, заметил стёсанные «щёчки», а на одной из них теперь уже неясно вырезано или выжжено «1934 г.». Это тогда, в той дали времени, тут проводились лесоустроительные работы?! И теперь-то сюда добраться… А тогда? Нам бы, в наше теперешнее время, такую заботу о лесе… Ныне новый Лесной кодекс, похоже, полуграмотные в лесном деле, но высокие чины в Москве который год составляют, не слушая знатоков лесного дела с мест. Мнения уж наших ли, иркутских, знатоков не принимать в «рассуждения».

… Снега уже улежались, и пора мне вести лыжню-чумницу на Горячие. Наблюдатель заповедника Иван Жигун уже проходил тут, но это было до бурана-метели, и от лыжни его осталась лишь тёмная полоска. Отворот на Скрытое с Большереченской тропы осенью я отметил затёской на дереве, вот теперь не проскочить бы её. И вот, стоя перед нею, решаю всё же сначала идти на Керминское зимовьё, а уж оттуда делать обстоятельные заходы на озеро и Кабарожью гриву (это я потом так назвал хребтик, прижавший озеро с юга, где оказалось обитание кабарги). Первое, что бросилось в глаза, как вышел на озеро: там, где чуть накипевшая с берега наледь или усилия ветра-хиуза сняли снег до льда, виднелось несколько круглых, поперечником менее полуметра, давно замёрзших отверстий. Будто рыбаки бормаш (рачков-бокоплавов) для рыбалки на Байкале добывали. Да неужели же сюда, в даль такую, за ним ходили?! Предположил, что отверстия проделаны идущей со дна термой — горячей водою; здесь, в долине Большой, есть выходы горячих вод (до +76 град.), но расположены они выше по течению. Много позже я узнал, что да, ходили туда за бормашом наблюдатели заповедника с кордона «Большая речка», чтобы в прибрежье зимою со льда ловить харюза. И, естественно, они знали об oзepe, таким образом, я не первооткрыватель вовсе, как возомнил вначале.

Намереваясь узнать глубину озера, я захватил с собою верёвочку длиною метров десять, но в первой же продолблённой лунке на середине озера она не достала дна. На мысочке-хребтике, подпирающем озеро с юга, дико заваленном ветровалом, действительно оказался обитаемый кабаргою участок. Снега около метра. Как же зверёк коротконогенький живёт тут? А он и не думал в эти снега лезть. Для незнающего всё поле снега в лесу одной высоты и прочности. А это совсем не так. Под кронами деревьев, на упавшем с дерева пятне слежавшегося снега (кухте), на валежине, муравейнике, глыбе камня и других возвышениях высота снега меньше, чем рядом, да и твёрже он. Прыгнув на след упавшей кухты, выскочив на свой старый след — тропинку, кабарга почти не погружается в снег.

Хожу по следам, изумляюсь, до чего тонко олешек этот крошечный к высокоснежью, к условиям среды обитания приспособился! Нигде нет свежего по целине снега следов — всё по надёжной опоре. Ход под кроною дерева — точно по следам упавшей кухты. В одном месте уж и вовсе чудеса: толстая лесина сильно наклонилась, но не упала. Снега на ней, понятно, почти нету. Кабарожка прошла по ней, чтобы дотянуться до высоко растущего в кроне рядом стоящих деревьев древесного лишайника, еды своей зимней. И как не сорвётся, наклон-то градусов сорок пять! Поднялась она над поверхностью снега метра на два. До чего остры копытца, не случайно охотники дали стоящей в таком вот месте кабарге определение: «пришурупилась». Она и на крутой грани скалы стоять так может. Вот бы увидеть: олень на дереве в кроне лазит! Кстати, а как обратно? Пятясь?

Это что! В китайских провинциях Гань-Су и Сы-Чуань живёт самый маленький вид кабарги, так те вообще по сучьям лазят, на копытцах!

Название этому мысу-отрогу у озера Скрытого родилось тогда сразу: Кабарожья грива. Живы ли вы там, потомки моих милых олешек-древолазов?

Фото автора