К сожалению, тема слушаний – «Лесопромышленный комплекс Иркутской области» – сформулирована слишком уж обширно и абстрактно, чтобы успеть сделать какие-то объективные выводы, найти и согласовать пути решения хотя бы одной конкретной проблемы. Заместитель министра лесного комплекса Иркутской области оказался в непростой ситуации. За семь минут, отведённых регламентом слушаний, он должен был рассказать участникам о ситуации в лесном комплексе Иркутской области. Пытаясь объять необъятное, Юрий Вельдяев сыпал цифрами, перечислял проблемы, но, даже перебрав регламент в два раза, многого не успел сказать. А по поводу «чёрного» лесного бизнеса и вовсе ограничился одной фразой, сообщив, что в ближайшее время «планируется возобновление работы межведомственной комиссии по пресечению нелегальной заготовки и оборота древесины».

Но по окончании доклада из зала тут же прозвучал вопрос: «О «воруй-лесе» у нас в области кто только не говорит. Но найти конкретную цифру – сколько всё-таки леса сегодня вывозится из лесных угодий незаконным образом – практически невозможно. Вы в министерстве какие-то оценки делали? Каков удельный вес этого воровства в общих объёмах лесозаготовок и как он влияет на ситуацию в лесном комплексе?».

– Понятно, что влияет отрицательно, – ответил замминистра на вторую часть вопроса. – Да, баланс законного и нелегального оборота древесины мы рассматриваем ежегодно. Берём данные агентства лесного хозяйства Иркутской области по выписанным разрешительным документам и определяем объёмы легальной заготовки. Потом, зная переводные коэффициенты, сравниваем производственные показатели: объёмы произведённой целлюлозы, пиломатериалов. По ним рассчитываем объём заготовленной древесины, использованной на территории области. Получив данные железной дороги и таможенных органов, видим, сколько леса мы вывезли за пределы области, включая экспорт, в круглом виде и в пиломатериалах. Знаем, сколько завезли его к нам из соседних регионов. И получаем в итоге баланс, который показывает, что древесины мы, оказывается, перерабатываем и вывозим больше, чем заготавливаем. Вот это в нашем понимании и показывает объёмы незаконного оборота древесины.

Юрий Александрович сделал паузу или, может быть, хотел ограничиться таким разъяснением, но въедливый участник слушаний коротко напомнил суть своего вопроса.

– Так сколько же?

– Я сейчас назову цифры, – пообещал заместитель министра, – но вы должны чётко понимать, что они приблизительные. В 2007 год у нас получилось… четыре миллиона кубометров. А в прошлом году – 2,6 миллиона. Нынешний год, как вы понимаете, ещё не проанализирован…

Заместитель руководителя агентства лесного хозяйства Иркутской области Константин Галкин, пытаясь втиснуть в отведённые семь минут все проблемы использования, охраны, защиты и воспроизводства лесов, по ходу сокращал подготовленный доклад целыми абзацами. Но, почувствовав острый интерес собравшихся к теме нелегальных вырубок, на этом вопросе остановился чуть-чуть подробнее, подчеркнув, что это одна из главных проблем лесного комплекса и совсем не случайно является предметом постоянного внимания со стороны координационного совета по борьбе с коррупцией, созданного при губернаторе Иркутской области. Он перечислил несколько направлений, по которым ведётся противодействие незаконному обороту древесины, в числе которых, к примеру, с 2004 года всё активнее используется и дистанционный аэрокосмический мониторинг. Нынче такой мониторинг, по словам К. Галкина, проводился в десяти лесничествах, и к 15 ноября были выявлены нарушения на 65 лесосеках. По результатам дистанционного мониторинга проведено 30 натурных проверок. Составлены восемь протоколов о лесонарушениях на общую сумму 11,4 миллиона рублей.

– Всего за 9 месяцев государственными инспекторами лесничеств нашего агентства выявлено 1 061 случай незаконной порубки леса. Объём незаконно заготовленной древесины, – Константин Борисович делает короткую паузу и, глядя в зал, интонационно выделяет важную деталь, – официальный объём незаконно заготовленной древесины  составляет… 170, 9 тысячи кубических метров.

Это менее одного процента от общего объёма заготовки ликвидной древесины. Значит, в Иркутской области леса на корню воруют меньше, чем в Японии, Америке, Западной Европе. Вообще меньше всех в цивилизованном мире. Поверить в такое трудно, и зал, только что слышавший «приблизительно» о миллионах кубометров незаконно заготовленной древесины, заметно растерян.

– Называя четыре и два миллиона кубометров, мы говорим об объёмах, которые не стыкуются в отчётности, – объясняет сумасшедшую разницу в оценке масштабов явления К. Галкин. – Но надо учитывать, что при отводе лесосечного фонда допускается 10-процентная объективная неточность. На 20 миллионов кубометров заготовки допустимая погрешность составит как раз 2 миллиона. Добросовестные лесопользователи должны задекларировать этот объём и в добровольном порядке погасить причитающиеся к уплате лесные платежи. Но этого, как правило, не происходит. Отсюда и появляются нестыковки и находящиеся в обороте «лишние» миллионы кубов.

Я уже слышал это объяснение, но ни раньше, ни теперь оно не показалось мне обоснованным и, тем более, убедительным. В подобное можно было бы легко поверить, если бы речь шла о каком-то одном лесозаготовителе, которому повезло один раз: лесники, к примеру, насчитали ему на выделенной деляне 100 кубометров ликвидной древесины, а он сумел заготовить 110. Тут всё в допустимых пределах и по закону. Значит, повезло, судьба. Но уже в следующий раз, когда ему на новой деляне насчитают ещё сто кубов, по теории вероятности ему, скорее всего, удастся «скосить» только 90 кубов. Не судьба, значит. Не повезло.

Но в том-то и дело, что в лесах нашей области лес рубит не один дровосек. По данным налоговых служб, древесину заготавливают примерно полторы тысячи лесопользователей. И ещё важная деталь: допустимая погрешность обычно обозначается сочетанием двух знаков: плюс-минус. Но если она из года в год и для всех полутора тысяч лесопользователей направлена исключительно в сторону плюса, то, по моему разумению, это и не погрешность вовсе. Тогда это, скорее всего, заурядная коррупция, которой глубоко «до лампочки» всякие теории вероятности, заставляющие стремиться к абсолютному нулю даже самые «удобные» и самые официальные погрешности.

Знаю, что со мной согласятся далеко не все. Вот и на слушаниях кто-то, не назвавший вслух своего имени, уверенно опроверг «приблизительность» докладчика.

– 2,6 миллиона кубометров нелегально заготовленной древесины – цифра невозможная, – заявил он. – Такого объёма нелегальной заготовки нет на самом деле. Мы и в прошлом году говорили об этом, и нынче. Эта цифра не могла остаться незамеченной…

В том-то, думаю, и заключается беда наша общероссийская, что цифру эту в виде гружёных лесовозов на дорогах видят абсолютно все, кроме тех структур, которые обязаны пресечь нелегальные рубки, а заодно и лесную коррупцию.

Официальный ущерб от официальных 170 тысяч незаконно заготовленных кубометров древесины составил 708 миллионов рублей. Если же экстраполировать эту сумму пусть не на 4, и даже не на 2,6, а, для упрощения расчётов, ровно на два миллиона кубометров, то ущерб получится… по моим расчётам, он за восемь миллиардов рублей зашкалил.

Бывший руководитель Рослесхоза Валерий Рощупкин заявил на заседании консультативного совета при министре природных ресурсов РФ в марте 2006 года, что объёмы незаконной заготовки древесины в России в то время составляли 10–15% от общего объёма заготовки древесины в стране. То есть около 19 млн. куб. м. А действующий руководитель Федерального агентства России Алексей Савинов и вовсе сообщил, будто бы нелегальная заготовка леса в России теперь уже «составляет от 25 до 30 миллионов кубов». При этом он на всякий случай оговорился, что это «данные неофициальные, но, по нашим оценкам, весьма похожие».

Советник заместителя губернатора по Усть-Ордынскому округу Александр Лазарев, принимавший участие в слушаниях, рассказал, что в округе, судя по письмам, поступающим в окружную общественную палату, незаконные рубки приобрели массовый характер: «От мала до велика, все берут пилы и идут в лес. А лесники спокойно к этому относятся. Говорят: мы же не хотим, чтобы наш дом подожгли. В Осинском районе были такие случаи, что поджигали дома лесников, которые боролись с нелегальными рубками. И органы внутренних дел с этим не борются».

– А выезжает рейд, – делится он подробностями, – там в деревнях наблюдательные пункты. Каждую семью обязывают дежурить. Чтобы они стояли с рациями и предупреждали. Ежедневно уходят караваны с лесом на Падь Топку. 30-40 машин ежедневно. Их сопровождают. Сопровождение машины с лесом стоит 3 тысячи рублей. Есть люди, которые этим занимаются. Круговая порука…

С принятием нового (якобы антикоррупционного и более «прозрачного») Лесного кодекса такой должности, как лесник, который исполнял функции лесного сторожа, больше не существует. И той лесной охраны, которая следила, кто и зачем идёт в лес с пилой, в России тоже больше нет. Вместо лесной охраны – государственный лесной контроль. А это совсем не одно и то же.

– После ужесточения закона о защите прав юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, – объясняет Константин Галкин, – государственный контроль – это проверка юридического лица не чаще одного раза в три года либо внеплановая проверка по согласованию с органами прокурорского надзора…