Листочек из школьного альбома

Пластинка с ариями из «Пиковой дамы» густо залита клеем. Что произошло с этим экспонатом? Поступила пластинка в музей связи именно в таком виде – со следами клея. Неосторожное обращение? Детские забавы? Ответ дал конверт. Следом за «Пиковой дамой» из него выскользнули три кружка, покоробившихся от времени. На одном из них были точно такие же пятна клея, что и на фабричной пластинке. Когда-то этот кружок был наклеен на «Пиковую даму», но клей со временем рассохся и пластинки распались. Это оказались те самые «буги на костях» – пластинки на рентгеновских снимках. «Пластинки передал в музей в 2011 году Юрий Квитков, – говорит директор музея связи Виктория Чебыкина. – Это «Миранда» в исполнении Петра Лещенко, «Танго Магнолия» Александра Вертинского и пластинка «Голубая муть», на которой, по словам дарителя, записаны буги-вуги». Впервые журналистам «Иркутского репортёра» удалось подержать в руках эти самые «пласты на костях», ранее в музее связи представляли только отсканированные фотографии пластинок, поскольку они хранились в фондах вне доступа для посетителей. Пластинки уже неровные, ведь возраст их перевалил за полувек. 

Идя в музей связи, я уже знала, что в почте лежит скан листочка, который, вероятно, является ровесником этих пластинок. Бывший иркутянин Александр Хохлов, ныне живущий в Подмосковье, несколько месяцев назад написал, что разбирал бумаги своей мамы, учительницы Елены Хохловой, и в пионерском альбоме 1984 года нашёл вчетверо сложенный листочек. На нём весьма неумело, но старательно был изображён рисунок: две большие красные руки, держащие молодого человека. Под картинкой была подпись: «Не за узкие брюки, а за хулиганские трюки». «Меня эти узкие брюки сразу смутили, – написал Александр. – Это точно не восьмидесятые, альбом-то 1984 года, один из маминых классов делал. Это про стиляг картинка, но как она попала в альбом – не знаю». На скане видно – рисовал неумелый художник, скорее школьник. Наверное, когда-то этот рисунок красовался в стенгазете. Каким чудом он сохранился, можно только гадать. Я решила забить в Интернет фразу с рисунка. И тут стало понятно, что это не авторская вещь. Это калька со знаменитого в своё время плаката «Боевого карандаша». Автор рисунка – художник Георгий Ковенчук. Когда-то он рассказал забавную историю создания этого плаката. Его самого забрали в милицию за узкие брюки, а через несколько дней ему в родной академии поручили к фестивалю молодёжи 1957 года нарисовать плакат, который был бы «против хулиганов, против пьяниц, против того, что матерятся». Тогда в обкоме комсомола Ковенчук и рассказал, что его несправедливо задержали не за хулиганство, а просто за узкие брюки. «Вот такой плакат можно сделать, чтобы комсомольский патруль знал, за что задерживать?» – спросил художник. Ему разрешили. Так и появился на свет этот плакат, на котором пьяный хулиган в стиляжьей одежде держит в руках оторванную телефонную трубку и сломанную ветку. С его слов, он стал героем стиляг на Нев­ском, поскольку плакатом вроде как защитил их. 

Вероятно, какой-то иркутский комсомолец, в своё время увидев этот плакат, просто перерисовал его в стенгазету, а уже затем листочек путешествовал в школьных архивах. «Иркутский репортёр» около года назад уже писал про иркутских стиляг, однако после этого скана-листочка я начала собирать новый газетный материал о том, как жилось стилягам в Иркутске. Оказалось, что есть много интересного. 

«Пьянка ресторанная – жизнь их постоянная»

Особенно стиляг любили упрекать «папиной «Победой»

«Мартышка, что пустышкою слыла, умевшая лишь есть да «строить глазки», однажды поутру нашла художником забытый тюбик краски. Подпрыгнув и восторженно оскалясь, мартышка в краску окунула палец… Сама себя украсила усердно в зелёный цвет от носа до хвоста. Покончив с операцией недлинной, она сказала, в позу встав картинно: «Оригинально новшество моё! Теперь добьюсь я шумного успеха». И точно, звери, увидав её, буквально рухнули… от смеха». Это сочинение библиотекаря из Балаганского района, 1957 год. И посвящено оно стилягам. Трудно представить себе балаганских стиляг, подвигнувших на такой экспромт местного библиотекаря. Но факт остаётся фактом: каким-то образом стиляги доняли и скромного библиотечного трудягу из Балаганского района. 

«Всё снаружи радуга, пестрота и лоск, что же там, под прядями спутанных волос? Что же под кудряшкою – ну-ка, загляни!.. Каторгою тяжкою труд зовут они. Эти прихлебатели хлеб не свой едят – у отца и матери на плечах сидят. Джазы замогильные да фокстроты стильные, пьянка ресторанная – жизнь их постоянная. Не увидишь с книжками их ни там, ни тут. Красными мартышками всем на смех идут…» – так описал стиляг в произведении «Пузыри» иркутский поэт Вадим Вронский. 

Били стиляг в Иркутске карандашом и фотографией. Иркутский горком партии в 1959 году вывешивал в витрине краеведческого музея фотографии городских «непристойностей». По городу бегали взрослые фотографы и совсем ещё юнцы из Дворца пионеров и фотографировали мусорки, грязь, лужи и… людей. Пьяных, хулиганящих. И среди прочего – не так одетых. Не по-советски одетых. Открываем «Советскую молодёжь» за март 1957 года. Портрет молодого человека из тех, что обладают «невыразительными чертами». Это бригадмилец Лев Б., учащийся горного техникума. Из тех, что добровольно помогали милиции в «борьбе с нарушителями общественного порядка». Награждён был за борьбу похвальным листом и часами «Москва». В статье подробно описывается его подвиг по остановке пьяного водителя, сбившего человека, о стилягах – ни слова. И во всех попадавшихся мне статьях о бригадмильцах стиляги не упоминаются. Но они в «репертуаре» бригадмильцев были. «В нашем разговорном лексиконе теперь известно новое слово. С благодарностью и почтительностью произносят его советские граждане. С ненавистью и презрением шипит оно в поганых устах пьяниц и дебоширов, хулиганов и преступников. И слово это – «бригадмилец», – писала «Советская молодёжь» в 1959 году. Бригадмильцы занимались и поиском стиляг, именно они известны тем, что ходили с ножницами, распарывали узкие брюки и принудительно стригли коки. Но писать об этом в газеты было как-то неудобно, портило образ комсомольца, свято борющегося с преступностью. 

«Опомнись, иначе будем судить тебя строго»

Так называемые «буги на костях» – пластинки на рентгеновских снимках

Ещё один подзабытый советский метод воздействия на психику – семья. Нам трудно представить, чтобы человек пошёл строчить в газету на собственную сестру из-за того, что та изменила причёску и надела модное платье. А в 1957 году это было достаточным основанием. Можно было и просто заставить ро­дственников публично осудить родного же человека. В сентябре 1957 года в «Советской молодёжи» по­явилось письмо жительницы Кемерова Жанны Жилиной. Жилина, врач второй городской Кемеровской больницы, член райкома ВЛКСМ, депутат городского совета, «песочила» через газету собственную сестру Людмилу. Люда жила с матерью и братом в Иркутске. «Прошу разобраться в поведении моей сестры и направить её на хороший путь», – требовала от иркутян Жанна Жилина. «По 10–20 дней сестра не бывает дома, требует с матери деньги, которые тратит на дикую попугайскую одежду. Люся гордится, называя себя стилягой. Будущее её весьма сомнительно. Ведь она стала лодырем и тунеядцем». Комсомольцы Кировского райкома ВЛКСМ пришли домой к Людмиле, и заведующий организационным отделом ­А. Гупан в красках расписал, как в слезах их встретила мать Людмилы. «Горькие слёзы капают на колени матери. Чувствуется, как сильно любит Вера Никитична Людмилу и как гневно осуждает её поступки». Людмилу совратили подруги-стиляги. «С обезьяньей ловкостью они обстригали друг другу волосы, заметив на первой встречной «новую» причёску. Под разными предлогами просили у родителей деньги и пускали их по ветру». «Это колоссально! Законненько! – с презрением перечисляются в статье слова из лексикона Людмилы. – Чувка (видимо, подруга), пробежимся стилем!» Описывается и день девушки-стиляги. До обеда она спала, «потом щипала брови, загибала ресницы, с нетерпением ожидая наступления каждого вечера». Вечеринки «с фоксом и шампанским» проходили неизменно весело. Суровые товарищи не желали терпеть таких людмил. «Подумай, Людмила, не из тех ли ты тунеядцев, что послужили причиной проекта закона «Об усилении борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами?» – вопрошали комсомольцы. – Опомнись, иначе будем судить тебя строго». 

«Если грустного заметил – отведи в милицию»

Одним из признаков «настоящего стиляги» считалось презрение к советским радостям. «…У нас есть и такие, которые изображают на лице чёрную меланхолию, стремясь быть похожими во всём на «настоящих стиляг». Таких надо одёргивать, чтобы они прекратили ломанье и манерничанье под «стилягу», – писали газеты. «День сегодня чист и светел, солнце яснолицее. Если грустного заметил – отведи в милицию» – эта частушка звучала на фестивале в Иркутске в июне 1957 года. 

В противовес шёлковым и крепдешиновым платьям девушек-стиляг устраивались «Ситцевые балы». Иркутская область не была исключением. «Девушки приходят только в ситцевых платьях, – грозно предупреждала афиша, приглашавшая на бал в Дом культуры управления речного пароходства летом 1957 года. – За самый красивый из ситца наряд получишь ты приз – одобренье ребят!» Любопытным был жанр публичного саморазоблачения стиляги. «Единственное, что приносит мне много радости сейчас, – это наша пятёрка в институте, – цитировала газета письмо стиляги Веры Т. из Н-ского педагогического института (так и написано – Н-ского. – Авт.). – Мы, так сказать, аристократическая верхушка в группе. И очень значительно выделяемся. В общем, публика довольно серая, однообразная…». «Подобные Вере Т. молодые «аристократы», «исключительные натуры» и просто глупые стиляги, начинённые пережитками буржуазной пошлости, своим желанием выделиться оскорбляют других, разобщают коллектив, вносят в него нездоровую атмосферу. В коллективе надо быть скромным, внимательным и чутким к окружающим. Вспомните, каким удивительно простым, человечным был гениальнейший из людей Владимир Ильич Ленин!» – отвечала Вере дама под красивым псевдонимом И. Вечная.

«За его спиной крадётся шепоток: «Стиляга!», «Сти-ля-га!»

Тем не менее, несмотря на отряды бригадмильцев и сатиру, в газетах даже пытались дискутировать на тему стиляг. В «Молодёжке» в 1957 году вышла любопытная статья «Кого же назвать «стилягой»?». «Откуда появилось и крепко вошло в наш язык это обидное слово, трудно сказать, – рассуждает автор. – Я знаю, что ленинградские комсомольцы и молодёжь ещё в 1949 году называли так нескольких молодых людей и девушек. Эта группа молодёжи, у которой нашлись не­многочисленные последователи, вела себя так, как будто желала противопоставить всем окружающим. Одевались они невероятно пестро. Танцевали так, что присутствующие не рисковали назвать танцем эти замысловатые и совершенно бессмысленные движения ногами, корпусом и головой. Ко всем этим достоинствам они ещё и придумали «птичий» язык. Вместо танцевать они говорили «бацать», юноша у них «чувак», а девушка – «чувиха», или ещё благозвучнее – «чувырка» и т.д. Это – настоящие паразиты». Тем не менее автор говорит о том, что модно одевающиеся юноши и девушки, может быть, и не заслужили клейма стиляг. Он отмечает, что в разных городах страны танцуют по-разному, а в Иркутск приехало большое количество юношей и девушек из Ленин­града, Москвы, Ростова, Воронежа… «В Сибири они недавно и ещё не привыкли к особенностям нашего края, – говорит автор. – А наши юноши и девушки глядят на такого, даже иногда пальцами показывают, и называют стилягой». Моды в Иркутск, как и сегодня, попадали с опозданием. «В Иркутске, например, можно увидеть юношу, одетого в хороший костюм из шерстяной дорогой ткани, а брюки вправлены в сапоги. Можно увидеть и таких, которые носят цветные или тёмные широкие шаровары. И все считают такой костюм в порядке вещей. А вот когда на улице или в общественном месте появится человек в узких брюках, которые никого уже не удивляют в Москве и других городах, то на него начинают подозрительно коситься, а за его спиной крадётся шепоток: «Стиляга!», «Сти-ля-га!» – писал студент педагогического института иностранных языков В. Баранов. 

В 1957 году в театре музыкальной комедии шёл спектакль «Сибирские огни», где тема стиляг была основной. Главная героиня Вера была «неусточива», как писали рецензенты: «Она даже вращалась в среде стиляг, но, полюбив настоящего человека, едет с ним в Сибирь, бросив институт». «На наших глазах Дима (один из героев пьесы. – Авт.) из стиляги превращается в настоящего человека. Происходит это не сразу, нелегко. Дима попадает в настоящую, здоровую семью – в коллектив гидростроителей…». 

Слесарь Л. Давидсон как-то зашёл на молодёжный вечер в театр юного зрителя: «Первым, кто попался мне, был человек, подобный зебре… Девушка в сверхдекольтированном, поперечнополосатом платье прошла мимо меня с выражением лёгкого презрения к окружающему… «Как таких пускают на танцы», – подумал я». Автор был страшно возмущён, что вечер начался не с вальса, а с фокстрота. «Рядом со мной ультрамодный юноша трясся как в лихорадке», «один из них, в пёстрой рубашке, висящей почти до колен, вдруг со вкусом сказал: «Сэси-бо!» Что это такое? Не­ужели на вечере интуристы?» – опешил слесарь. («Сэсибо», так испугавшее автора, – это просто произведение Луи Армстронга). Когда же стиляги начали «отрывать рок-н-ролльчик», слесарь от ужаса замер – молодые люди собрались в круг, двое выскочили на середину и «под дикие вопли окружающих стали показывать ужимки и прыжки». Всё это действо прервала театральная администрация, а то слесарь боялся, что танцующих «увезут в больницу». Как ни странно, но обличающие публикации в газетах шли только на пользу. Никогда у иркутских стиляг не было такой популярности, как после подобных описаний «диких» вечеров танцев.