Впервые об озере Тулон я услышал летом 1962 года. Наш отряд,
занимающийся изучением природно-очаговых инфекций от
научно-исследовательского Института эпидемиологии и
микробиологии в Иркутске, стоял тогда на полевых работах
в деревне Малая Тарель Качугского района. Дмитрий Иванович,
сосед по усадьбе, занятой нашим отрядом, оживился.

— Озера? Да их тут у нас сколько хошь? Только вот рыбы
и той в них нету. Хотя подожди, есть такое — Тулон,
но он далеко, в самой вершине Большой Анги, что впадает
в Лену у Качуга. Не, туда и за неделю не обернешься,
не ходи. А рыбы в нем раньше ловили много, караси по
три кило.

Нашел я на карте это озеро и загорелось желание побывать
там. Озера таежные — моя слабость, там всегда что-нибудь
да найдешь особо интересное, это узлы жизни в природе.
А если озеро большое — вот как Тулон, то тем более.
Повидать его выпало только весною 1989 года.

Уже год, как я работал в Байкало-Ленском заповеднике,
большая часть территории которого расположена в Качугском
районе. Смотрю на карту: в пределах спроектированной
охранной зоны заповедника лежит… озеро Тулон! Заповедник
в те поры имел возможность арендовать вертолет. Так
я дважды побывал на Тулоне с товарищами, а после еще
раз — один. Кстати, это самое продуктивное время
для меня. Такая удача выпала на весну 1990 года. На
берегу озера когда-то стояло несколько домов, в которых
жили семьи эвенков, а теперь остался только один. Одиноко
стоит он на небольшом сухом взгорке, а оградою ему —
бескрайний простор лесов. Леса синеют вдали на невысоких
гривах, ограждающих обширные открытые пространства,
занятые калтусами со врезанными в них зеркалами карстовых-провальных
озер, самое большое из которых и есть Тулон. В этом
доме-зимовье на берегу Тулона я и поселился.

На обширных калтусах много перезимовавшей клюквы, ягодка
любовно разложена сверкающими рубинами, торжественно
возлежит на высоких подушках из толстого ярко-зеленого
мха — издалека видна. Это для того, чтобы ее сразу
увидели — подкормились только что прилетевшие дрозды.
И не только они, клюкву собирают тетерева, глухари,
журавли, свиристели, не говоря уж про медведей. И я для
своей внучки Кати набрал литровую банку.

На рассвете от зимовья слышно страстное бормотание тетеревов
— это их брачная песня. Токовище сразу за порогом,
в бормотании их явственно слышится бульканье ожившего
весною ручейка. Но однажды оно резко оборвалось, послышалось
хлопанье крыльев, решаю: соперники схватились. Но что-то
не то, спешно открыл дверь — на поляне большая сова
схватила краснобрового красавца и тащит к лесу. Выручил
бедолагу, а он почти уж мертвый. Успел определить сову
— бородатая неясыть, после филина крупнейший пернатый
сумеречный хищник.

Вода, рожденная стаивающим на льду Тулона снегом, проела
проталины, и они быстро расширяются. Особенно там,
где в озеро впадает речечка Джигдакан и где она из него
выходит. На таких проталинах под водою кое-где еще лед
лежит. Ему там, должно быть, обидно: давно ли властвовал
тут безраздельно, а теперь поток мутноватой воды закрыл
ему белый свет. Чтобы хоть как-то заявить о себе, старый
лед посылает наверх необычайно прозрачные льдинки. Остренькими
стрелочками по две-три вместе стремительно выныривают
они на свет божий и, с легким звоном ударившись друг
об дружку, ложатся на поверхность тихо идущей воды.
От всплывающих и упавших льдинок расходятся кружочки,
они далеко бегут по протоке — всем рассказать об этом
ярком событии в их жизни.

Какая благость ложится на тающие проточки-заливчики
Джигдакана и Тулона в тихом, теплом, ярком закате!