!I1!Передо мной фотография коммунистов-пятисотников, приехавших
по путевкам Иркутского обкома партии на строительство
Братской ГЭС. Снимок сделан в мае 1984 года в ДК «Ангара».
От пятисот к тому времени осталось человек пятьдесят.
В центре — Гений Агеев, бывший заместитель секретаря
парткома «Братскгэсстроя», после головокружительной
карьеры ушедший в мир иной заместителем министра госбезопасности
Союза ССР. Рядом с ним честнейший человек Константин
Токарев, заместитель начальника УРСа. В этом же ряду
шофер КрАЗа Антон Галин, удостоенный звания Героя Социалистического
Труда. Справа от него мой друг, участник войны Миша
Таюрский…

Этих людей, как и многих других, уже нет на свете, и
только в старых газетах можно прочитать, как они работали.
Нет на снимке вожаков бригад коммунистического труда
Михаила Кулаченко и Михаила Мурашева, секретаря Братского
горкома КПСС Сергея Георгиевского и многих других, отдавших
все силы знаменитой на весь мир стройке.

Строить Братскую ГЭС съехались люди со всех республик.
Одни — в надежде на большие деньги, другие — в поисках
приключений, но большая часть добровольцы — молодежь с
ядром коммунистов-пятисотников. Я приехал в Братск
в канун перекрытия Ангары, хотя бывал здесь и раньше.
Замшелые скалы Падунского сужения, где встала плотина,
довелось увидеть в июне 1952 года, когда в котловане
Иркутской ГЭС только еще разворачивались работы. С порогов
шумно катилась Ангара. Угрюмые скалы Пурсей и Журавлиная
грудь поражали неприступностью. О строительстве ГЭС
говорили, как о полете на Луну. Тогда вся промышленность
Братска состояла из нескольких леспромхозов да маломощного
промкомбината, изготовлявшего корзины, бочки, кирпич
и известь.

Послевоенным стройкам нужен был лес. Вероятно, поэтому
Иркутский обком КПСС принял решение отправить в Братск
на строительство лесной запани и лесозавода выездную
редакцию «Восточно-Сибирской правды». Впоследствии эти
предприятия сыграли немалую роль в организации производственной
базы Братскгэсстроя, но тогда трудно было предположить,
что 27 месяцев спустя, 23 сентября 1954 года, будет
принято решение о строительстве крупнейшей в мире ГЭС,
а в декабре этого же года отряд первопроходцев-строителей
высадится на таежном берегу Ангары.

Перелистывая подшивки «Восточки», будущие историки когда-нибудь
отметят необыкновенную стремительность послевоенных пятилеток,
вместивших смелые решения, энергию, вдохновение и фанатический
энтузиазм людей. Иркутская область стала огромной стройплощадкой.
Строились Ангарск и Шелехов, Иркутский цементный завод
и Усольский горного оборудования, Ангарский нефтеперерабатывающий,
Бирюсинский и Тулунский гидролизные, Осетровский порт,
железная дорога Тайшет — Лена, драги в Бодайбо, мраморный
карьер на Байкале и многие другие предприятия.

Помню, с каким интересом люди перечитывали газетные
сообщения. «Восточку» разбирали быстрее других газет,
а в промышленном отделе редакции разрывался от звонков
телефон. Срочные сообщения поступали со всех строительных
площадок.

После Иркутской гидростанции в центре внимания газет
и радио стало строительство Братской ГЭС. Не выходило
номера без сообщения собственных корреспондентов «Востсибправды»
из Братска Юрия Самсонова, а затем Юрия Полухина, впоследствии
довольно известных писателей. Вся страна следила за
грандиозной стройкой, начинавшей жизнь с палаточного
городка, с просеки ЛЭП-220 Иркутск — Братск, с ряжей,
опущенных в майны, с перемычки котлована, впервые в
истории гидостроительства отсыпанной со льда реки вместо
наплавного моста.

Готовясь досрочно возвести перемычки котлована, строители
работали на пределе, ущемляя себя в жилье, в столовых,
культурно-бытовых объектах. Работы велись методами первых
пятилеток. Такова была позиция руководства. Значение
стройки вышло за пределы области и даже страны. За ходом
работ на Падуне следили крупнейшие гидростроители мира
и государственные деятели.

Прилетев в Братск на попутной машине я добрался до Падуна
и сразу же отправился в котлован. Со скалы Пурсей открывалась
величественная картина. У правого берега Ангары, на
диабазовом ложе реки поднимались дымы костров и едва
угадывались могучие бычки плотины, между которых, как
через гребенку, строители собирались пропустить Ангару,
перекрыв левобережное русло каменным банкетом.

!I2!Стройка жила предстоящим перекрытием. В гостинице, оборудованной
для приезжих в одном из первых зданий нового поселка,
только и разговоров было об этом. На каменном дне Ангары
люди работали отчаянно,забывая об отдыхе, о еде, о
трудностях быта. Я сам проникся общим подъемом. Писать
было легко и радостно. Строчки сами ложились на бумагу.
В первой моей корреспонденции рассказывалось о героических
буднях стройки, затем прошла полоса о первопроходцах,
подготовленная вместе с журналистами многотиражной газеты
«Огни Ангары». Мой рабочий день начинался ранним утром
и заканчивался после полуночи, когда стенографист редакции
Аркадий Львович Кудрявый пробивался по межгороду на
телефон гостиницы, около которого всегда дежурила толпа
деловых людей. Кто только ни приезжал в Братск, не говоря
уже о пишущей братии: собиратели старины и «мошкодавы»,
как называли энтомологов, археологи, архитекторы, гидрометеорологи
и представители многих других профессий спешили побывать
в акватории ложа водохранилища.

19 июня 1959 года Ангара была перекрыта. Левый берег
впервые соединился с правым. Свершилось то, ради чего
четыре года строители самоотверженно трудились у Падуна.
Но вот кончился праздник, отгремели аплодисменты и
бытовые неурядицы остро встали на повестку дня. Коллектив
продолжал работать на пределе. Не хватало рабочих, а
чтобы принять новых, нужны были жилье, столовые, детские
сады. Образовался замкнутый круг. Если до перекрытия
мирились с этими проблемами, то как только отгремели
оркестры и строители вернулись к будничным делам, в
горком потянулись люди с жалобами на нехватку жилья,
мест в детских садах и яслях, на очереди в столовых,
магазинах, парикмахерских. О недостатках люди стали
говорить открыто. Однажды на профсоюзной конференции
заместитель секретаря парткома Гений Агеев вынужден
был объявить досрочный перерыв, оставив в зале коммунистов.

— Мы не можем расслабляться, — заявил он. — Не должны,
не имеем права! Отныне партком считает эти проблемы
главными и мобилизует коммунистов на их решение.

Коммунисты молчали. Никто не решался возразить.

На следующий день меня пригласили в партком. Приветливо
поздоровавшись, Агеев стал рассказывать о делах, о задачах
строителей. Нужно было отсыпать низовую перемычку левобережного
котлована, откачать воду и развернуть скальные работы,
чтобы к концу 1961 года поднять на пусковые отметки
плотину и обеспечить пуск первых агрегатов. О жилье
тоже шла речь — 45 тысяч квадратных метров сдать досрочно,
к годовщине октября. Вроде бы хорошо. Но простейшие
расчеты показывали, что такой объем ввода жилья не позволяет
разорвать пресловутый «замкнутый круг». Кроме того, в
обязательствах ничего не было сказано о культурно-бытовых
объектах.

Слушая Агеева, я удивлялся спокойствию, с которым он
рассказывал об этом. В Братск самолетами и поездами
продолжали прибывать люди. В зоне стройки, как грибы,
возникали новые объекты: Коршуновский горнообогатительный
комбинат, лесопромышленный комплекс. Предстояло эвакуировать
старый Братск, так называемый Зеленый городок. Все,
что годилось под жилье, было заселено, даже спортивный
зал, построенный комсомольцами в нерабочее время. Чтобы,
например, пообедать, нужно было простоять в очереди
полтора-два часа.

Гений Агеев притягивал к себе людей откровенным разговором.
Все помнил, находил слова привета, интересовался жизнью
каждого. Обо мне он знал, что из гостиницы я переехал
в общежитие, что большую часть времени провожу в котловане.

Накал работ не снижался. Строители по-прежнему героически
трудились, и почти каждый день в газете публиковались
репортажи из Братска. Но в сложившейся обстановке собкор
не мог оставаться посторонним наблюдателем и писать
только о хороших делах. Посоветовавшись с редактором
газеты Андреем Ступко, я подготовил три критические
статьи, которые были опубликованы одна за другой:
«Потерянные миллионы» — о неоправданных затратах в
Зеленом городке, где на затопляемых отметках по титулу
временных сооружений были возведены немалые объемы капитального
жилья; «Трудности или ошибки» — об отставании объектов
производственной базы, жилищного и культурно-бытового
строительства; «В роли регистратора» — о стиле работы
партийного комитета стройки.

Разумеется, я знал, что рискую квартирой и, более того,
— работой. Успокаивало лишь то, что критика была санкционирована
обкомом партии, которому стали надоедать волевые решения
начальника стройки.

На заседании парткома критику признали правильной, все
три статьи перепечатала многотиражная газета «Огни Ангары»,
но в квартиру, на которую у меня имелся ордер.., въехала
другая семья.

«Не будешь шлепать языком», — объяснил мне начальник
стройки Иван Наймушин.

Узнав об этом разговоре, Агеев рассмеялся: прецедент
был создан. Какая ни есть, а оппозиция, открывающая
свободу маневра. Секретарь горкома Сергей Георгиевский,
показав на прямой телефон, сказал: «Звони в обком!»

Памятуя о наказе редактора свои проблемы решать самому,
я звонить не стал, тем более в обкоме знали обо всем
случившемся. Долго ли мне было собрать чемодан.

— Говорят, уезжаешь? — спросил меня инструктор горкома
Миша Таюрский. — Нужно поговорить, поехали обедать
в котлован.

Из-за больших очередей в поселковой столовой поесть
было невозможно, а устраивать буфет в горкоме для начальства
Георгиевский запретил категорически. Поэтому многие
работники ездили обедать в котлован.

Я знал — дыма без огня не бывает. Несколько дней назад
за критическую статью о Братске отстранили от работы
собкора «Известий» Ивана Полушина. Позже с новым собкором
Леонидом Шинкаревым мы продолжили критическую тему.
Статья называлась «За плотиной». Прочитав ее, Наймушин изрек:
«Все равно на стройку люди пойдут. Сроки поджимают,
нужен штурм». Он мыслил военными категориями и в Москве,
в верхах, находил поддержку.

Это было несколько месяцев спустя. А тогда вопрос Таюрского
меня по-настоящему встревожил: решалась моя судьба…
Уступить, сломаться, пойти на попятную?

«Оседлав» попутную автобудку, минут через двадцать мы
были на продольной перемычке котлована, где стояло
приземистое здание столовой. Заведующая Галя Курилова,
которую я знал еще по Черемхову, обрадовалась встрече.

— Читала ваши статьи, — сказала она. — Все правильно.
В столовых люди теряют по полтора-два часа рабочего
времени.

— У вас же не так.

— Круглосуточная работа, — объяснила Галя. — Кроме
того, график. У всех свое время.

!I3!Когда я стал журналистом, узнал, что Сергей Георгиевский
— сын священнослужителя, но он был убежденным коммунистом,
свято верил в коммунизм. За эти свои убеждения он дрался
на войне, а затем, работая в партии, не жалел ни себя,
ни своих соратников ради великих идей. И только после
смерти жены, на последнем этапе своей жизни, что-то
надломилось в нем. Видимо, понял, как бездарно использовался
энтузиазм, на который он поднимал людей. В последние
годы перед пенсией он работал председателем облсовпрофа,
был членом бюро обкома КПСС. Умирал он тяжело. Никого,
кроме заместителя редактора «Восточно-Сибирской правды»
Михаила Горячкина, в прошлом редактора газеты «Черемховский
рабочий», не пускал к себе. Тот носил ему молоко, кое-какие
продукты. После скромных похорон племяннице осталось
в наследство пустая сберкнижка да дешевенький гарнитур
местного производства.

Но это было потом, после завершения строительства Братской
ГЭС, а в тот момент, когда мы приехали в котлован обедать,
меня окликнул бригадир монтажников Михаил Кулаченко:

— Слышал новость? Портально-стреловой кран чуть не
свалился с малой бетоновозной эстакады.

Я кинулся по трапам вверх и увидел в толпе людей плачущую
девушку в рабочей спецовке. Все кричали, что-то доказывали
друг другу. В конце концов удалось узнать, что, когда
кран сбил тупиковое ограждение, и концевые выключатели
не сработали, помощник крановщика Лиза Бердина кинулась
верх и, заскочив в кабину, довела до упора контроллер.
Кран остановился.

— Темнят технари, — возмущался бригадир монтажников
Алексей Решетняк, по команде которого крановщики выполняли
все монтажные операции.

Я подошел к обрезу эстакады. Сразу захолонуло внутри.
Глубоко внизу копошились десятки людей. Откуда-то появился
корреспондент «Строительной газеты» Сергей Смирнов и
стал рассказывать, что работники крановой службы «защищают
честь мундира».

— Не сообщай пока в свою редакцию, — попросил он.
— Думаю основательно разобраться.

Мне было не до Лизы Бердиной. Газете срочно требовался
отклик на очередное решение Пленума ЦК. Кулаченко отказался
ставить свою подпись: «Все я да я во всех газетах, —
объяснил он. — И так ребята косо смотрят». Пришлось
бежать в бригаду Никиты Хотулева…

Вечером в общежитии дежурная вызвала меня к телефону,
и я продиктовал стенографистке текст. Уже собирался
лечь спать, как появился Михаил Кулаченко. Он был изрядно
навеселе. А когда это случалось, он отправлялся к особняку
начальника стройки выяснять отношения. Я не мог понять,
почему Наймушин терпит его выходки, потом догадался:
бригада Кулаченко была незаменимой на стройке. Слесари-умельцы
могли делать все, их посылали на самые трудные участки.
А людей, умеющих работать, Наймушин уважал, поэтому
и принимал Кулаченко таким, каким он был. Да и сам он
был не тем, каким любил казаться. Однажды, согласовывая
с ним статью, я задал ему вопрос: «Кем бы он стал, если
бы не революция?» — «Капиталистом, — ответил Наймушин,
— или атаманом разбойников». Впоследствии мне удалось
узнать, что он отнюдь не пролетарского происхождения,
как говорилось в автобиографии, когда выбирали в депутаты.
И что удивительно, его земляком оказался заведующий
отделом обкома Евлампий Загайнов, впоследствии преподаватель
партийной школы. Он по секрету сообщил мне, что отец
Наймушина был крупным предпринимателем, имел больше
сотни ломовых лошадей, на которых занимался извозом.
После «крушения» НЭПа отец и сын исчезли из виду. Разумеется,
в обкоме знали об этом, как и о том, что начальник стройки
не страдает ложной скромностью в личных делах.

На этот раз Кулаченко «позубатиться», как он выражался,
с Наймушиным, не удалось. Начальник стройки был не в
духе. И высказать свои обиды Кулаченко пришел ко мне
в общежитие: «Штурмом строим коммунизм, — изливал он
душу, — а я спокойно работать хочу. И жить по-человечески…»

Я уложил его на свободную кровать, и сам, едва коснувшись
подушки, провалился в сон.

Ранним утром в комнату вломился дежурный диспетчер:
авария в насосной, подающей воду в котельную. Требовалась
бригада Михаила Кулаченко.

Дальнейшая судьба его сложилась так: был делегатом XXII
съезда партии, с добровольцами провел по тайге к Усть-Илимску
санно-тракторный поезд с дизельной электростанцией. Потом,
рассорившись с начальством, уехал на строительство Зейской
ГЭС, где и закончил свой земной путь.

Утром передали из редакции очередное задание: нужен
очерк о шофере Антоне Галине, которого пророчили в
депутаты Верховного Совета. Галин же принял эту новость
за шутку. Но тут нагрянули другие журналисты, и общими
усилиями мы создали этому честному, работящему человеку
героическую биографию. Он, как и все, месил грязь на
таежных дорогах, мерз в палатках, выстаивал очереди
в столовых и работал изо всех сил, веря, что так честно
живут и работают все, и даже там, в Москве. После первой
сессии в душе у него появились сомнения. Нагляделся
на сытую жизнь высоких чиновников. Последний раз я видел
Галина, когда он был уже на пенсии. Худой старик копался
в моторе старенькой машинешки, которую после списания
продали ему в родном автоучастке. Он был доволен судьбой,
тем, что на своих колесах может объехать дальние магазины
и, не прибегая к блату, купить что-нибудь.

И все равно он не потерял веру в коммунизм. Вообще-то,
я почти не встречал в Братске людей, которые бы не верили,
что строят коммунизм. Это был какой-то гипнотический
обман, фантастическая трудофеерия, объединяющая людей.

!I4!Во время подготовки к перекрытию Ангары в Братске, а
затем — в Усть-Илимске, когда трудовой накал был особенно
велик, механизаторов приходилось буквально стаскивать
с рабочих мест, когда заканчивалась смена. Да и сам
я сегодня удивляюсь: как, не имея транспорта, а зачастую
и связи, успевал на все важнейшие события на стройплощадках
Братска, Коршунихи и Усть-Илимска.

Однако было и другое. Помню, как ко мне в общежитие
заявился корреспондент «Строительной газеты» Сергей
Смирнов и показал ответ начальника стройки, дезавуирующий
подвиг Лизы Бердиной. Девушка обвинялась во лжи, а собкор
газеты — в неосведомленности. Лиза Бердина, предотвратившая
крупную аварию в котловане, представлялась как одна
из главных виновников случившегося. С этим нельзя было
мириться. Мы не имели права молчать.

29 марта 1961 года в «Строительной газете» появилась
полоса с аншлагом «Отвага и спесь». «Наймушин опровергает
очевидные факты, а факты опровергают ответ Наймушина».

На другой день меня встретил Михаил Таюрский:

— Токарев тебя хочет видеть.

— Всегда готов.

Встретились. У Токарева папка с документами:

— Познакомься с главным журналистом страны.

Документы о крупном по тем временам воровстве. Видный
руководитель присвоил машину. Когда мы встретили «главного
журналиста», его взяла оторопь.

— Ребята, вы смерти моей хотите, — взмолился он. —
Не за этим ехал на стройку коммунизма. Давайте так:
я вас не видел, вы ко мне не приходили.

И стал рассказывать, сколько нужно согласований в инстанциях,
чтобы опубликовать статью. «Ведь все-таки стройка коммунизма,
а тут такой нетипичный факт», — заявил он. Получалось,
что с подобным материалом выйти в печать практически
невозможно.

Настоящим праздником для читателей газеты стал пуск
первых агрегатов и постановка их под промышленную нагрузку.
Помню, в редакции дежурил сам редактор Андрей Ступко.
Из машинного зала ГЭС я много раз звонил ему, сообщая
о состоянии пусковых дел. Он «держал» газету. Глубокой
ночью пришло в движение рабочее колесо первой турбины,
и в эти же минуты в типографии заработал ротатор. Утром
читатели узнали главную новость страны: на Ангаре получил
путевку в жизнь новый гигант энергетики.

С Наймушиным у нас отношения то обострялись, то приходили
в норму. Я относился к нему уважительно, да и было за
что. Я видел его в работе, в обычной жизни, простой и
неприхотливой. Как-то в Усть-Илимске он угостил меня
вяленой рыбой собственного изготовления. Это было признаком
доброжелательства. В конце концов, мы делали одно дело.

Между тем работа шла, ставились на обороты очередные
агрегаты, поднималась плотина, наполнялось водохранилище.
Было скудно с питанием, невыносимо с жильем. Люди терпели
ради будущего, ради коммунизма, который, как мираж,
все дальше уходил за горизонт. Случилось однажды непредвиденное.
На 58-й секции плотины дала трещину шандора — огромный
стальной щит, удерживавший перед донным отверстием
плотины давление воды в 18 миллиардов кубометров. В
любую минуту водохранилище могло взломать металл, сотворив
такую беду, какой еще не знала история гидростроительства.
Для срочного бетонирования донного отверстия нужны
были добровольцы. И они нашлись — бригада фронтового
коммуниста Михаила Мурашева и его тезки — Михаила Миклашевского.
Добровольцы для смертельно опасной работы. За трое суток
они уложили 1700 кубометров бетона, каждый из которых
мог стать последним для их жизни. И когда работа была
закончена, вся стройка вздохнула облегченно.

… Помню, как ушел из жизни Иван Наймушин, — сгорел
в вертолете вместе с Клавой Поповой, неузаконенной его
женой, отчего и похоронены раздельно: Наймушин у плотины
ГЭС, а Клава — на Падунском кладбище…

!I5!Помню, как погиб мой друг фронтовик Миша Таюрский. Это
случилось 24 декабря 1987 года. Миша «караулил косточки»,
которые время от времени привозили с мясокомбината
к зданию столовой. Мяса по талонам давали немного, и
они служили добавкой к мясному рациону. Привезли их
на грузовике и стали сбрасывать прямо на грязный снег.
Таюрский возмутился. «Сожрете!» — ответили ему с грузовика.
У Миши от такой наглости перехватило дыхание, остановилось
сердце.

Построили Братскую ГЭС, подняли плотину Усть-Илимской,
возвели алюминиевый завод, лесопромышленный комплекс,
горно-обогатительный комбинат, перекрыли Ангару на Богучанах.
О коммунистах-пятисотниках теперь никто уже не вспоминает,
как и о всех других ветеранах Братскгэсстроя, начинавших
жизнь с палаток. Они не обижаются. И не жалеют о потерянном
здоровье. Сегодня они, как в церковь, ходят к плотине
Братской ГЭС.